Смерть как искусство. Том 2. Правосудие

Вопросы ровным скучным голосом задавала Настя и каждый ответ старательно записывала в блокнот. В этом, конечно, никакой нужды не было, потому что работал, как обычно, диктофон, но ей хотелось создать у Колодного ощущение обычности и обыденности. Дескать, мы задаем самые простые вопросы и даже внимания не обращаем на то, что вы нервничаете и паникуете, я, например, этого просто не вижу, потому что пишу, склонившись над столом. Антон же внимательно наблюдал за актером и отчетливо видел, как тот растерянно мнется, судорожно ищет ответы на вопросы, к которым не был готов, блеет что-то невнятное. Разумеется, он уже знал, что к Ольге приходили и спрашивали о ее отношениях с Колодным, и он считал, что у него будут спрашивать то же самое. К этим вопросам он и подготовился, собираясь говорить в точности то же, что и Попова. А тут спрашивают совсем другое:

– Почему в ваших отношениях возникла пауза длиной в шестнадцать месяцев? Вы поссорились? А как вы помирились? Кто первым позвонил? И что сказал? И что услышал в ответ?

Никита пытался фантазировать, но увязал в собственных выдумках все глубже и глубже. И вдруг Настя совершенно другим тоном сказала:

– Ваша жена Вероника сегодня прочитала первоначальный вариант пьесы «Правосудие».

Колодный помертвел, но все-таки нашел в себе силы, скорее по инерции, спросить:

– Ну, и что?

– И ничего, – пожала плечами Настя. – Она все поняла.

– Что – все? – ему едва удалось пошевелить губами.

– То, что вы так пытались от нее скрыть. Да и от всех других тоже.

– Что именно она поняла? – настойчиво повторил Колодный уже чуть более уверенно.

– Ну, – Настя слегка улыбнулась, – до сегодняшнего дня Вероника думала, что вы всего лишь украли пентакль. С сегодняшнего дня она думает иначе.

– Иначе – это как?

– Она думает, что вы убийца.

– Я?! – Колодный уже кричал в полный голос. – Я – убийца?! Нет!!! Это не я!

– А кто же? – спокойно спросил Сташис.

Колодный опустил плечи, словно из него внезапно выпустили воздух.

– Это она, это все она, – пробормотал он.

– Она – это кто? Леоничева?

– Это Оля. Ольга Попова.

Антон бросил на Настю вопросительный взгляд, она помотала головой, потом кивнула, что должно было означать: здесь больше не давим, есть признание, этого достаточно, спрашиваем про Богомолова, пока он не очухался.

– Следующий вопрос, – ровным голосом проговорил Антон. – Где вы видели надпись «КОЖГОЛОНТИРЕЯ И ОКССЫСУАРЫ»?

Никита вздрогнул и непонимающе уставился на него. Переход от смерти Леоничева к какой-то странной надписи был резким и необъяснимым. Он очень хорошо помнил, где видел эту надпись, но откуда… Как они узнали?

– Мы ознакомились со стенограммами ваших репетиций, – все тем же скучным, каким-то пресным голосом сказала Настя. – Вы приводили эту надпись как пример неграмотности, которая, и в этом я с вами полностью согласна, стала, к сожалению, нормой нашей повседневной жизни. Так где вы ее видели?

– А какое отношение?.. Какая связь?

– Отвечайте на вопрос.

– Я не помню.

– А вы вспомните.

– Ну, я не знаю… Не могу вспомнить. Наверное, кто-то рассказал, а я запомнил.

– На репетиции вы сказали, что видели надпись своими глазами.

– Ну, приврал, с кем не бывает. Для убедительности.

– Вспомните, кто вам рассказал про надпись.

Настя и Антон вцепились в «ОКССЫСУАРЫ», как будто ничего важнее в их жизни на данный момент не было. Колодного хватило ненадолго. Он какое-то время старательно изображал недоумение невинно заподозренного, который искренне не понимает, почему ему задают те или иные вопросы и в чем вообще его, такого чудесного и честного, можно обвинять. Он словно забыл о своем признании касательно Ольги Поповой, сосредоточившись полностью на том, где и когда видел эту треклятую надпись. Но очень скоро Никита выдохся. Глядя на Антона, наблюдающего за актером, Настя четко уловила момент, когда можно было перестать играть в игры и переходить к жестким вариантам.