Смерть как улика

– Да, в багажнике есть. – Марина уже взяла себя в руки. – Заявление я подам к концу дня. Надеюсь, две недели вы меня отрабатывать не заставите, учитывая все вот это.

– Как раз этого я хотел бы избежать. Алена, нужно поговорить.

– Дайте мне минуту.

Ни на кого не глядя, бледная от бешенства, Алена открыла свой кабинет и вошла, хлопнув дверью. Через секунду послышался звук падающего тела.

– Да что сегодня, взбесились все?! – Максим Юрьевич открывает дверь, и общий вздох восторженного ужаса совпадает с падением еще одного тела.

На полу кабинета лежит Алена, ее лицо приобрело синюшный оттенок. Максим Юрьевич упал на пороге.

– Отойдите все! – Марина хватает коммерческого за ногу. – Да помогите же мне кто-нибудь, он еще, возможно, жив! Дверь не трогайте!

Витек уже рядом, и вместе они выволакивают обмякшее тело Краснова в коридор.

– Полицию надо вызвать и «Скорую». – Марина щупает пульс лежащего. – Жив, парами надышался.

– Парами? Какими парами? – Витек тревожно заглядывает ей в лицо.

– Цианид, Вить. Кто-то обработал дверную ручку, ту, что изнутри, цианидом. Может, синильной кислотой.

– Откуда ты знаешь?

– Запах.

– Я не чувствую никакого запаха.

– Потому что далеко не все люди имеют в носу рецепторы, способные улавливать запах цианида. У меня они есть.

– Полиция едет уже. – Оксана, запыхавшись, докладывает собравшимся. – Ой, смотрите, он приходит в себя!

Максим Юрьевич открывает глаза и пытается подняться. Оксана помогает ему сесть.

– Что?..

– Сейчас будет «Скорая», Максим Юрьевич. – Витек подает ему стакан воды. – Марин, куда ты?

– Пойду достану из багажника свитер – блузка-то испорчена.

– Ты хоть шубу надень…

– А, обойдусь.

Лицо Марины горит, а ссадины, кажется, вспухли. Морозный воздух освежает ее, она бежит к машине, достает из багажника свитер и, забравшись в салон, переодевается. Ей совсем не хочется возвращаться, здесь, на заднем сиденье, Риткины игрушки, и она берет в руки серую мягкую мышку, прижимает к лицу – слезы, которым она не позволила пролиться на людях, текут и впитываются в мышь, пахнущую Риткиными конфетами и еще чем-то домашним. В зеркало заднего вида Марина видит свое распухшее от ударов лицо, заплаканные глаза, покрасневший нос. С иконки, прилепленной над панелью управления, на нее глядит лик Матроны Московской. Марина накрывает ее ладонью. Когда-то Матронушка спасла ее, их с Риткой, но сколько можно? Да только что ж делать, если больше никого нет, кто мог бы помочь…

– Надо идти.

Шлагбаум поднимается, полицейская машина въезжает на территорию. Марина вздыхает – впереди длинный день, и день этот будет тяжелым и неприятным. Надо позвонить, чтобы Ленка забрала Ритку из школы. Марина выуживает из кармана юбки телефон и набирает знакомый номер.

* * *

– И вы утверждаете, что в кабинет не входили.

– Я уже сказала – не входила, да и незачем, я и так знала, что она вышла и не возвращалась.

– Вы могли слушать музыку и не услышать.

– Я не слушаю музыку на работе. У меня даже колонок нет, и опция звука отключена. К тому же никакая музыка не заглушила бы то, как она всякий раз хлопала дверью, хоть у кого спросите.

– Здесь, похоже, убитую недолюбливали. Не хотите объяснить почему?

Марина устало смотрит на своего мучителя. Молодой, очень симпатичный мужик, коротко стриженные темные волосы, темные брови – и глубоко посаженные большие зеленые глаза. В другой раз она бы полюбовалась им – и фигура ей понравилась, и вообще… Но сейчас этот парень ищет, на кого бы повесить убийство, и если он вытащит на свет московскую историю, то другого подозреваемого ему и не надо.

– Она любила досаждать людям.

– Можно конкретнее?

– Ну как тут еще конкретнее? Ей нравилось донимать окружающих, доводить их до слез, держать в постоянном напряжении. У нас дня не проходило, чтобы кто-то не рыдал, вылетев из ее кабинета. Она запросто могла уволить, и шеф не возражал.

– Почему?

– Не знаю.

Не говорить же, что он просто отдал ей фирму, а сам наслаждался жизнью? Приносит прибыль, и ладно, а что там с сотрудниками, неважно. Марина понимает, что ей нужно выглядеть хотя бы удрученной, но она не может. Ничто на свете не заставит ее скорбеть о кончине Алены Голощаповой, мерзкой гадины, отравляющей жизнь всем вокруг. А теперь кто-то отравил жизнь ей самой. Марина едва сдерживается, чтобы не засмеяться над собственным каламбуром.

– Мне рассказали, что сегодня произошло между вами и убитой.

– Ну, еще бы. Она здорово сорвалась.

– У вас были неприязненные отношения?

– У нее со всеми без исключения были неприязненные отношения.

Кроме шефа, конечно. Марина морщится, вспоминая фотографии в компьютере. Гадость какая… Как мог шеф, молодой неглупый мужик, повестись на такую клячу – притом что у него есть Элеонора, красивая и подчеркнуто элегантная Элеонора!

– И в чем это выражалось?

– Послушайте, я совершенно не хочу пересказывать вам все местные сплетни. Но то, что я видела и слышала здесь, говорит об одном: Голощапова планомерно изводила всех, до кого могла дотянуться, и была в этом весьма изобретательна. А могла и уволить, причем с такими рекомендациями, что, сами понимаете…