Смерть Калибана. Повести

Особенно были в чести отстрелы кур и гусей. Для этого сооружались мощные луки и стрелы, с наконечниками из медных рубашек от пуль, россыпи которых в изобилии имелись в развалинах близлежащих домов. На оперение для таких стрел шли маховые перья крупных ворон. Они постригались по-особому, а поэтому придавали стрелам прекрасные аэродинамические качества, не говоря уже о шике. Немногочисленные умельцы, поднаторевшие в изготовлении такого чуда-оружия, были в особом почёте у всей мало-мальски знакомой братвы. Добытая с риском дичь, становилась вдвойне ценнее и оттого поедалась с особыми ритуальными действами. Действа были подсмотрены из редких в то время киношек про индейцев и ковбоев, а также частью почерпнуты из зачитанных до прозрачности листов приключенческих книжонок.

Среди достойной внимания добычи попадались вороны, голуби и прочая пернатая живность. Они, в сочетании с ободранными тушками лягушек, прошедших особый цикл обработки, считались валютой среди пацанья. Пара протухших лягушачьих тушек в придачу к зверски вонявшей трёхнедельной вороне приравнивались к одной стреле и наконечнику. Выменянная тухлятина срочно прилаживались на проволочные, обтянутые мелкой цинковой сеткой, круги, превращаясь, таким образом, в чудесные рачьи деликатесы. Эти приспособления, именуемые «раковушками», имелись в хозяйстве каждого уважающего себя мальца. Писса, будучи быстрой, с кристально чистой, холодной водой, была прибежищем несметного количества особей рачьего племени. Эти огромные, сине-чёрные панцирные твари, рассматривающие речку, как своего рода рачий рай, были огромны до жути. Одного рака хватало, чтобы мужик, задавшийся целью хорошо посидеть вечерок за парой-тройкой литров пива, мог не задумываться о закуске к нему.

Раки обменивались в соседнем стройбате на файер-патроны, противогазы, сапоги, сапёрные лопатки, штыки, плащ-палатки, знаки различия, пилотки, звёздочки, и прочий нехитрый солдатский скарб. Кое-кому перепадало что-то и посерьёзнее, вроде десантных ножей и ракетниц. Раки и рыба имели исключительную ценность среди служивого люда этого славного рода войск, – как среди начсостава, так и среди вечно голодной рядовой братвы. Будь у них что-либо повнушительнее, вроде танков, артиллерии, пацаны уже в первый же месяц разоружили бы и раздели эту часть до исподнего. Да и дома главы семейств многое прощали своим ушлым отпрыскам за одну только пайку вкусного, ароматного рачьего мяса к урочным часам отдыха. Одобрительно крякая после принятой порции пива с дымящимся оковалком, вынутым из клешни, отцы семейств в это время могли поставить, не глядя, свою подпись в дневнике под любым истошным воплем классного руководителя!

Антон частенько пользовался этой лазейкой в отцовской душе. И чем больше была принесённая добыча, тем мягче становилась карающая длань родителя. Пропущенный накануне учебный день в школе неминуемо оборачивался «неудами» и жирными «колами» в замызганном и истерзанном неуемным обращением, дневнике!

Что тут поделаешь?! Искушение было непомерно для нестойкой детской воли. Ноги сами заворачивали на Писсу, благо путь в школу пролегал по берегу этой проклятуще-соблазнительной реки! А уж мимо взорванного моста пройти без содрогания в душе и вовсе было невозможно! Там, на метровой глубине, в многочисленных лабиринтах бетонных обломков процветало самое отборное рачье племя. Мысли при виде этого благодатного места так и взвихривались! В их круговерти, отсепарированная мощным соблазном, оставалась только одна: «Вчера я был на географии… сегодня её пропущу… плевать, велика важность, география… вот физика за ней… как раз успею…». А на разбитых мостовых «быках», как назло, в это время сидел Чума и, призывно размахивая руками, орал: «Тошка, тут один, с мою руку, только что ушёл под этот камень! Давай быстрей!».

Не было сил устоять! Да и как устоять, если с вечера в портфель было уложена ароматная приманка, (разило от неё так, что собаки, учуяв нестерпимое благовоние от портфеля, держались около пацанов как пришитые), с расчётом после занятий как раз половить часок-другой именно на этих «быках», – искуситель не дремал! И вот к злосчастной географии прибивалась соседняя физика, а там, глядишь и остальные пара-тройка уроков. Опоминались наши раколовы только тогда, когда несметные стаи воронья, с оглушительным ором начинала устраиваться на ночь в кронах деревьев по обоим берегам реки. Заходящее солнце, окрашивая багрянцем верхушки деревьев, бросало зловещие отблески на воду быстрых перекатов, как бы напоминая своим цветом о грядущей расплате. Мокрые по пояс, усталые, с затаившейся тревогой в душе приятели нехотя брели домой.

Но проходило время, забывались огорчения и неудачи, а река, как добрая ласковая рука, снова давала им своё утешение. В ней они смывали и боль, и обиды, черпая всей душой в благодатных водах её силу духа и крепость для растущих тел…