Вообще, надо заметить, что если человек не умеет бить сжатым кулаком, то его попытка нанести удар с большой силой окажется очень травматичной. Для того, чтобы научиться правильно сжимать кулаки и не повреждать их при ударах в полную силу, на них необходимо отжиматься и прыгать — так вырабатывается необходимый навык фиксировать пальцы, а для того, чтобы кожа на пятно-фалангиальных суставах не лопалась в момент удара по твёрдой и шершавой поверхности, её необходимо определенным образом закаливать. Суставы и кожа на руках композитора не имели не малейших повреждений и это означает, что Владимир Ивасюк не пытался перед смертью ударить кого-то кулаком. И его самого, как отмечалось выше, никто не мучил и не избивал.
Поэтому в причастность к смерти Ивасюка неких «львовских уголовников» не верится категорически. Если бы в деле были замешаны «росписные» (т. е. татуированные), то картина была бы совсем иной и труп выглядел бы совсем иначе — вот, собственно, та мысль, которую автор попытался обосновать своим вынужденным отступлением.
Теперь же вернёмся к показаниям Михаила Григорьевича Ивасюка, поскольку далее следует довольно любопытный рассказ. Цитата: «30 мая 1979 г я пошёл на могилу своего сына, там было много народа. У могилы сверху на цветах, на могиле сына [так в тексте — прим. А.Р.] лежала записка, в которой сообщалось, что трое неизвестных 8 мая 1979 г пригласили сына сесть в автомашину чёрного цвета ГАЗ-24 в 19 час. 30 минут, после чего Володя не возвратился. (…) Я прошу приобщить эту записку к материалам дела.»
И действительно, в материалах уголовного дела находится упомянутая записка. Её фотография приводится и читатель может составить собственное мнение о содержании анонимки.
Но автор не может не прокомментировать этот документ. Одного взгляда на эту записку достаточно, чтобы понять — написана она ребёнком. Это сразу снижает доверие к источнику, поскольку дети лживы, склонны к мистификациям и выдумкам, а кроме того, подстраиваются к чужим мнениям и оценкам, особенно если это мнения и оценки старших. Всё, что связано с детьми, очень лукаво и требует осторожного отношения. Неслучайно психология детских свидетельских показаний является обособленным направлением юридической психологии, там очень много необычных и важных нюансов, а потому в хороших правоохранительных службах всегда есть работники, которые специализируются именно на работе с детьми.
Помимо невыработанного детского почерка обращает на себя внимание бумага, на которой написана анонимка. Листок из ученической тетрадки в клетку, грубо вырванный, не настраивает на серьёзный лад. Если автор хочет, чтобы его воспринимали всерьёз, он должен более ответственно подойти к оформлению своей эпистолы. Большинство взрослых это понимают, ребёнок — нет… Кроме того, нельзя не заметить избыточность сворачивания листка — автор трижды сложил его пополам. Это слишком много, взрослый человек, скорее всего, сложил бы лист дважды. Странности в оформлении дополняются странностями содержания. Бессмысленной выглядит фраза «Пiсля цього Володя не повернувся». Куда Володя не вернулся 8 мая, если он исчез 24 апреля?! И куда вообще он должен был вернуться? Дата «8 травня 1979 р» (т. е. 8 мая 1979 г.) придумана автором, что называется, от «фонаря», поскольку точного дня исчезновения композитора этот человек не знал. Есть и другая странность. Тип автомобиля «ГАЗ-24» написан другой рукой, хотя и той же авторучкой, что остальной текст записки. Ребёнок, писавший анонимку, оставил пробел, в который взрослый человек — скорее всего, женщина — позднее вписала тип машины. Причём 3-я сверху строка явно далась коллективному автору с большим напряжением — обратите внимание на исправленную букву «Ч» в слове «чорного» и жирную точку в букве «к» в слове «кольору». Женщина, диктовавшая записку, на слове «кольору» почему-то запнулась, а ребёнок, прижавший уже авторучку к бумаге, ждал, что же именно следует написать далее… На что всё это похоже?