— Ну, разумеется, — сказал он, — тут нет и следа запёкшейся крови; золотой ободок совершенно гладкий; над орлом маленькая царапина, как будто от иголки. Не помнишь ли ты, Бурдон, не было ли у твоего отца хлыста с опалом?
— Нет, — ответил Беньямин.
— У несчастного Жана Бурдона в день убийства, — сказал Эгберт, — была палка с самым обыкновенным набалдашником, которая и была найдена при нём.
— Ну, а кроме таинственного всадника никто не проезжал по дороге в этот день?
— Тут начинается область предположений, позвольте мне не сообщать их.
— Да это и не по вашей части, — сказал, улыбаясь, Дероне. — Вот если бы мне поручили сделать допрос, то мы узнали бы нечто об этом деле.
Дероне опять поднёс опал к свечке и стал разглядывать его против света.
— Вот тут что-то нацарапано, как будто латинское V... Если не ошибаюсь, к вам пожаловали гости, мой милый Бурдон. Кто-то поднимается по лестнице. Спрячьте опал, месье Геймвальд, он может пригодиться нам со временем.
Последняя фраза была сказана так громко, что посетитель, входя в переднюю, должен был слышать её.
Вслед за тем явился слуга и, подойдя к Бурдону, сказал ему что-то вполголоса.
Веньямин изменился в лице.
— Он хочет видеть меня? Если он здесь, проси...
Бурдон едва успел шепнуть сидевшему возле него Эгберту: «шевалье Цамбелли!» — как слуга отворил ему дверь.
Все встали со своих мест, любопытствуя узнать причину такого несвоевременного визита. Бурдон из вежливости сделал несколько шагов навстречу вошедшему.
— Извините меня, месье Бурдон, я не ожидал, что застану вас за обедом и среди весёлого общества, — сказал Цамбелли своим звучным голосом, но с видимым смущением на лице, которое он не мог скрыть, несмотря на свой светский навык. — Но меня послала ваша пациентка, мадемуазель Атенаис Дешан... Она заболела внезапно.
— Как это случилось? Где? Когда? — спросило разом несколько голосов.
— Вероятно, с ней был опять нервный припадок, — заметил Бурдон, взяв со стола свою шляпу.
— Вы не ошиблись, — сказал Цамбелли. — Я оставил её в сильнейших судорогах. Если мне позволено будет выразить моё мнение, то, по-видимому, это сделалось с нею вследствие сильного волнения, так как она рассердилась до бешенства. Окружавшие её знакомые вспомнили о вас, как о единственном докторе, которому верит больная; и я, не теряя ни минуты, бросился в карету, чтобы привезти вас.
Чувство обязанности переселило в Бурдоне все другие соображения; но он не решился ехать один с шевалье и попросил Эгберта сопровождать его.
— Не поедете ли вы со мной, мой друг Геймвальд? — сказал он. — Вы изучали медицину и можете дать мне добрый совет. Надеюсь, что вы, месье Цамбелли, ничего не имеете против этого?
— Напротив, — ответил Цамбелли с вежливым поклоном, — я считаю за честь и удовольствие возобновить моё случайное знакомство с месье Геймвальдом.
Он говорил спокойно, и на лице его не видно было теперь ни малейшего волнения.
Бурдон, уходя, извинился перед своими гостями, что должен оставить их, и выразил надежду, что скоро вернётся назад.
Перед домом ждала карета. Витторио сел в неё последним; и они быстро понеслись по улицам.