Смерть королей

Мы укрылись на обширной ферме в восточной части городка. Фермой владела вдова, которая давно забросила разведение овец и жила за счет путешественников, искавших горячие источники, которые славились целебной силой. Хотя сейчас, по ее словам, источники охранялись монахами, которые требовали серебро с любого, прежде чем тот войдет в старинную римскую купальню.

— Монахи? — спросил я ее, — я думал, что это земля Кнута Ранульфсона.

— А ему какое дело? — спросила она. — Пока ему платят серебром, ему все равно, какому богу они молятся.

Она была саксонкой, как и большинство жителей городка, но говорила о Кнуте с нескрываемым уважением.

Ничего странного. Он был богат, опасен, и говорили, будто он самый лучший мечник во всей Британии.

Говорили, что его клинок — самый длинный и смертельный в стране, поэтому его называли Кнут Длинный Меч, и помимо этого Кнут еще был ревностным союзником Сигурда.

Если бы Кнут Ранульфсон знал, что я в его землях, то Букестанес кишел бы датчанами, охотящимися за моей головой.

— Так ты здесь, чтобы посетить горячие источники? — спросила вдова.

— Я ищу колдунью, — сказал я.

Вдова перекрестилась.

— Господь да сохранит нас, — сказала она.

— Что нужно сделать, чтобы увидеть ее? — спросил я.

— Заплатить монахам, конечно же.

Христиане такие странные. Они утверждают, что у языческих богов нет силы, и что старое колдовство так же фальшиво, как мешочки Лудды с железом. Но при этом когда они болеют, или их постигает несчастье, или если они хотят детей, они идут к заклинательнице, колдунье, которая есть в любой местности.

Священник читает проповеди против таких женщин, объявляя их злом и еретичками, а на следующий день платит заклинательнице серебром, чтобы узнать свое будущее или убрать бородавки на лице. Монахи Букестанеса не были исключением.

Они сторожили римскую баню, пели в часовне и брали серебром и золотом за организацию встречи с aglæcwif.

Аglæcwif — это женщина-монстр, и именно такой я считал Эльфадель. Я страшился ее и хотел услышать, поэтому послал Лудду и Райпера договориться о встрече. Они вернулись и сказали, что заклинательница желает золота. Не серебра, золота.

Я взял с собой деньги на эту поездку и почти все их пустил по ветру. Мне пришлось взять золотые цепи Сигунн и две из них отдать монахам. Я поклялся, что однажды верну драгоценные звенья.

На закате второго дня нашего пребывания в Букестанесе я отправился на юго-запад к нависавшему над городом холму, на котором находилась древняя могила — зеленый курган на пропитанном влагой холме.

У этих могил были мстительные духи, и меня пробирал озноб, когда я направился по тропинке в лес из ясеней, бука и вяза.

Мне сказали, чтобы я шел один, и если ослушаюсь, колдунья не появится, но сейчас я очень хотел, чтобы кто-нибудь прикрывал меня со спины.

Я остановился, слыша только дуновенье ветра в листве, шум падающих капель и журчание ручья неподалеку.

Вдова сказала, что некоторые ждали по нескольку дней, чтобы получить совет от Эльфадель, а другие отдавали золото или серебро, приходили в лес и ничего не находили.

— Она может растаять в воздухе, — сказала крестясь вдова. Однажды, по ее словам, пришел сам Кнут, а Эльфадель не явилась.

— А ярл Сигурд? — спросил я ее. — Он тоже приходил?

— Он приходил в прошлом году, — сказала вдова, — и был щедр. С ним был саксонский лорд.

— Кто?

— Почем мне знать? Они не останавливались в моем доме. Они остановились у монахов.

— Расскажи все, что помнишь, — попросил я ее.

— Он был молод, — сказала она, — с длинными, как у тебя, волосами, но он все-таки был саксом.

Большинство саксов обрезают волосы, а датчане, наоборот, отращивают.

— Монахи называли его саксом, господин, — продолжала вдова, — но кем он был? Я не знаю.

— Он был знатным?

— Он был одет как лорд, господин.

На мне была кольчуга и кожаный жилет. Никаких опасных звуков в лесу слышно не было, и я шел вперед, отклоняясь от мокрых листьев, пока тропинка не уперлась в известняковую скалу, рассеченную гигантской трещиной.

По крутому утесу стекала вода, и из расщелины хлестал поток, вспененный добела. Омывая упавшие камни, он растворялся в лесу. Я осмотрелся, вокруг никого не было видно и слышно.

Мне казалось, что даже птицы не пели, хотя это наверняка было самовнушением. Ручей громко шумел.

Я заметил следы на гальке и камнях рядом с ручьем, но ни один из них не выглядел свежим, поэтому я сделал глубокий вдох, вскарабкался по камням и вступил в узкую пасть пещеры, окаймленную папоротником.

Я помню, какой страх испытывал в той пещере. Было страшнее, чем при Кинуите, когда люди Уббы составили стену из щитов и пришли убивать нас.

Я прикоснулся к молоту Тора на груди и произнес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи. Затем на ощупь двинулся вперед, пригибаясь под каменным сводом, серый дневной свет быстро ослабевал.

Я дал глазам привыкнуть к темноте и продолжил движение, стараясь оставаться выше потока, который струился через наносы щебня и песка, скребущие по сапогам.

Медленно я продвигался вперед по узкому и низкому проходу. Становилось холодно. На мне был шлем, и уже не раз я задевал им за скалу.