Смерть Кощея

На размышление, приведшее его к такому выводу, Кхугл потратил несколько ударов сердца, не более. И заключив, что никакая цена не является высокой, коль речь идет о собственном выживании, потянулся к ближайшему из трупов. Ухватил того за еще не успевшую остыть руку и, подтащив к себе поближе, впился в конечность теперь уже мертвого подельника зубами.

Мясо было жестковатым, жилистым. Да и не так уж много его оказалось. Не с чего было разбойнику, жившему от охоты до охоты, от одной засады на дороге до другой, жирок нагулять. Подкачал и вкус: нечто солоноватое — от крови, не иначе. Не говоря уж о том, что Кхугл предпочитал горячую пищу. Холодное блюдо, как он давно убедился, голод утоляет хуже и медленнее. Дольше доходит.

Плюс загнанные в темный уголок сознания чувство брезгливости напополам со стыдом даже несмотря на все доводы разума, упорно напоминали Кхуглу: он ест человечину. Жрет такого же человека, как и он сам. А значит, допускает, что и его самого можно употребить в пищу.

Аппетиту данный факт вкупе с сомнительными вкусовыми качествами нового для Кхугла блюда, надо сказать, не способствовал. Даже несмотря на волчий голод, донимавший разбойника. Никакого противоречия здесь не было: даже умирающий от голода человек, если предложить ему вместо еды какашку на тарелке, едва ли согласится ее хотя бы попробовать. Скорее, беднягу бы вырвало желчью, и он бы тут же помер. Но к столь отвратному содержимому тарелки даже не прикоснулся.

Так и Кхугл. Первый кусочек, оторванный зубами от руки мертвого подельника, он лишь немного прожевал и с отвращением выплюнул. Однако подыхать разбойник не собирался. Не говоря уж о том, что разницу между дерьмом и каким ни на есть мясом все-таки понимал. Понимал на том инстинктивном уровне, на каком не требовалось знаний о метаболизме и пищеварении. Понимал, как понимают птицы, куда лететь на зимовку.

«Представлю, что это окорок, — решил разбойник, — копченый… или соленый окорок. Не свиной, нет… свинина мягкая. Скорее, говяжий. Как раз пожестче. Или олений…»

Внушение помогло. Следующий кусочек Кхугл даже сумел проглотить. И следующий. И следующий. Так что уже спустя несколько минут от начала этой жуткой трапезы разбойник ощутил некоторый прилив сил. На ноги он Кхугла еще не поставил, но уж, по крайней мере, позволил оторваться от уже порядком обгрызенной руки. И, встав на четвереньки, да склонившись над трупом подельника, поискать на нем места помясистее. Благо, глаза успели привыкнуть к темноте, и та уже не была большой помехой. Притом даже, что целебный шар к тому времени погас, сочтя свою задачу выполненной.

Остановив выбор на ляжке мертвого подельника, Кхугл рывком стащил с него штаны и вцепился зубами в ногу. В ожиданиях своих разбойник не ошибся — с первого же укуса удалось ухватить вполне крупный кусок. Мясо и здесь оказалось жестковатым, ну так и зубы Кхугла успели привыкнуть. Не говоря уж о том, что вообще-то неженкой не был. И прежняя еда тоже не отличалась мягкостью.

Что до вкуса крови, то он — Кхугл поймал себя на неожиданном открытии — вкус этот, кажется, ему даже нравиться начал.

За попытками насытиться, объедая убитого подельника, Кхугла застал волк. Зверь заглянул на порог, явно привлеченный запахом крови и мяса. Остроухий силуэт появился на фоне проема — более светлом по сравнению с шалашом изнутри. Видно, снаружи уже помаленьку начало светать.

— Пшел вон! Мое! — рявкнул Кхугл, отвлекаясь от трапезы. Точнее, попытался рявкнуть как можно грознее.

Но из-за недостатка сил с невольным презрением к самому себе услышал в собственном голосе стон, чуть ли не мольбу.

— Пшел! Пшел! — снова выкрикнул разбойник, срываясь на визг.

Впрочем, по крайней мере, громкие звуки заставили волка остановиться. С полминуты он оценивающе смотрел на другого хищника — двуногого. Два чувства боролись в звериной душе. С одной стороны он ощущал слабость последнего живого обитателя шалаша. С другой — чувствовал и решимость, готовность двуногого биться за свою жизнь и добычу.

Решающим для волка стало осознание того обстоятельства, что и живой двуногий, и его пожираемый собрат были не единственными, годными в пищу, кусками мяса в этом шалаше. А значит, зверь мог утолить голод и более легким способом — не вступая в схватку с существом, ничем ему по большому счету не угрожающим. Не тратя на это бессмысленное противостояние время.

И потому волк осторожно ухватил зубами за лодыжку ближайший к порогу двуногий труп да выволок его наружу.

Кхугл же продолжил отгрызать куски мяса от ног мертвого сообщника. До тех пор, пока не почувствовал долгожданное тепло и тяжесть в животе. Признаки сытости.

Дождавшись их, разбойник оставил свое занятие и, в обнимку с целительным шаром, переполз на свою лежанку. После чего провалился в темный, как собственная душа, лишенный сновидений, сон.

* * *