Смерть краскома (СИ)

Сразу в бой не послали - а в рижской же офицерской школе прогнали на ускоренном курсе и вскоре вручили уже погоны подпоручика. Следом за студентами в огромном количестве запросились на войну люмпены и батраки, да малоземельные. Но они воспринимали её как шанс сменить малооплачиваемый нынешний свой труд, на более сытый образ жизни, ведь на военной службе даже мясо в изрядных порциях ежедневно полагалось. Да и говорил враг на языке, ненависть к которому за века в генный уровень вошла. Формируемым национальным частям требовалось офицерство так же национальное, и бывшие студенты удачно растворились среди кадровых земляков, надёрганных по всей царской армии. Даже пара генералов-латышей нашлась, причём не голубых кровей, а выслуживших свои эполеты честно, кровью и потом. Наш командир батальона так же происходил из батраков, но желая вырваться из безнадёги, не взвалил на себя долю безземельных своих предков, а добровольно в армию запросился. Там сметливого охотника вскоре в унтерскую школу определили, а следующей ступенью стала школа офицерская, так и дорос до подполковника, реально в дворянство пробившись. У остальных "господ офицеров" биография разнилась не сильно, и происхождение никто не выпячивал, а вот за нижних чинов радел, зная ментальность земляков. Потребность в разделении по национальному признаку не по чьей-то прихоти "сверху" произошла, ведь в царской армии языком общения являлся только РУССКИЙ. Даже не невозможность общих молебнов причиной тому стала, их и так на фронте вскоре отменили.

С Кавказской войны в армии знали, что мусульмане свинину есть не станут, потому "из за котла" сформировали из них "дикие" дивизии. А о том, что прибалт щи да кашу чуть тёплыми потребляет чинно и с достоинством - не ведали. Когда тому в армии хлебать пришлось из одного котелка с сибиряком, для которого чем горячей, тем вкуснее, то доставаться опоздавшему стала только кислая жижица. Начались драки, что для вооружённых людей лучше делать с противником. Не побоялся раздуть скандал подпоручик Сибирского полка Альфред Ульманис, сам через солдатчину прошедший, за что перевода в национальную часть и удостоился. Стал формировать батальоны латышских стрелков, как из фронтовиков, так и из новобранцев. Последних оказалось не более чем добровольцев, но уже повоевавших воинов оказалось вдвое больше вышеперечисленных групп, и фронтовым своим опытом с земляками они щедро делились. Ещё одним отличием явилось вооружение стрелков американскими Винчестерами с плоским штыком, но под мосинский патрон. Стоило это заказанное в Штатах недоразумение как несколько трёхлинеек, только Тула не справлялась с военным заказом, и казна шла на расходы. Русская военная приёмка, мстя за цену, извращалась, как могла. Усатые чины в черкесках с газырями и кинжалами аж цирковые шоу для заокеанских мастеровых устраивали. Но всё ими забракованное оружие без доработок тут же продавалось на внутреннем американском рынке и нареканий не вызывало. Мощный патрон даже из ружейного антиквариата на охоте показывал прекрасный результат. Но вот на войне, особенно при стрельбе из положения лёжа, перезаряжание рычагом вызывало неудобства и нарекания.

В первый бой латышей бросили 25 октября 1915 года, когда кайзеровские войска подошли к Риге на расстояние пешего перехода. Уже 28-го числа прощался я вместе со всеми рижанами с первыми тремя убитыми на Тирелских болотах стрелками. Устроили похороны пышно, в Латышском Собрании, находившимся рядом с родным Политехом. А 5-го ноября наш 3-й Курземский батальон по железной дороге Рига - Тукум отвезли на последнюю станцию Юрмалы - Шлоку, и мы усилили уже сражавшийся там 2-й Рижский. Наступление врага удалось остановить, но дорогой ценой, хотя даже к смерти на войне привыкаешь скоро.

Через пару недель стрелки подарили мне сделанную из гильзы зажигалку, не очень-то нужную не курящему человеку. Подобное окопное творчество развилось стремительно и массово - помогало не думать о плохом. Я же из ответной благодарности не жалел на стрелков дорогой американской целлюлоидной фотоплёнки и снимал на Кодак ?2 фронтовую жизнь. Проявлять её, и печатать карточки было совсем не трудно - юрмальский поезд за пару часов довозил до Риги, где у брата на квартире стоял мой фотоувеличитель и ванночки. Кстати, брат же, среди прочей своей контрабанды (в основном для Военного ведомства) зачем то привез и подарил мне зелингенскую саблю и даже новейшую портативную Лейку. Так что невольно пришлось становиться по совместительству военным фотодокументалистом - единственным на весь фронт, а потому широко известным в узких кругах.