За последние три года они прошли различные стадии беседы. Поначалу Адриан старался растормошить Ройса, расценивая его молчание как неловкость. Это только злило вора, не желавшего, чтобы его заставляли выполнять что бы то ни было, даже общаться. Затем Адриан пытался сделать вид, будто Ройс – нормальный человек, который просто не может говорить. Поэтому Адриан занимал долгие часы медленных путешествий собственными рассуждениями, а при необходимости изображал и собеседника. Ройс терпел. Поскольку Адриан считал свои мысли глубокими, даже занимательными, молчание напарника раздражало его. Однажды он разыграл импровизированный спор между пчелой-трудоголиком и взбалмошным одуванчиком, который заслуживал оваций, однако Ройс не обратил на него ни малейшего внимания, заставив Адриана задуматься:
Через несколько часов после выезда Адриан наконец пришел к выводу, что развлекать Ройса – не его забота. Если вор слишком погружен в себя, чтобы участвовать в простой беседе, так тому и быть. Они поедут в тишине. Адриан откинулся назад, жуя хлеб, махая рукой молочницам и корча гримасы мальчишкам, которые пасли овечьи стада. Он зашил дырку в большом пальце перчатки, а заметив ястреба, который с третьей попытки не смог поймать полевую мышь, воздержался от комментария, что птице нужны очки. Так они и ехали целый день, не перемолвившись ни словом.
Большую часть времени они держались Старой южной дороги, ее также называли Колнорской или Медфордской, в зависимости от места жительства говорившего. Эта дорога была одной из лучших. Широкая, твердая и преимущественно прямая, она тянулась через достойную сельскую местность с почтенными лесами и дружелюбными полями. Попадались фермы и небольшие деревушки с названиями вроде Уиндем и Фэллон-Майр, похожие на то место, где родился Адриан.
Незадолго до заката Ройс молча съехал с дороги и направился к рощице. Не произнеся ни слова, он привязал свою лошадь, расседлал ее и снял сумки. Адриан ждал, что вор скажет что-нибудь, но, разбив лагерь, Ройс приступил к своему обычному ритуалу осмотра местности и сбора дров.
– Он словно забыл про нас, – шепнул Адриан Плясунье, привязывая ее к ветке. – Как думаешь, Ройс злится на меня?
Адриан разложил постель на мягкой траве, еще примятой после недавней зимы. Земля выглядела сухой, однако в действительности оказалась мокрой, и он вернулся за куском просмоленного полотна, чтобы подстелить под одеяла.
– Ты можешь предположить, что я сделал? – шепнул Адриан Плясунье, высматривая среди деревьев Ройса. – У меня такое чувство, будто мы снова едем в Коронную башню. – Он похлопал лошадь по шее. – Мы оставили тебя привязанной в поле, Ройс был без сознания, а я плыл по ледяной реке. Это были не лучшие времена для всех нас, верно?
Ройс вернулся с дровами. На его лице было привычное недовольное выражение. Почти стемнело, лагерь был готов, а Ройс так и не произнес ни слова. Адриан гадал, сколько продлится молчание.
Ройс разжег костер, сел на свои одеяла и уставился в огонь.
Ройс этого не сделал. Он сидел и смотрел в огонь, словно никогда раньше его не видел.
– Я на тебя не злюсь, – проговорил Ройс.
Адриан виновато покосился на Плясунью.
– Тогда почему молчишь?
Ройс пожал плечами.
– Это из-за работы?
Ройс покачал головой.
– Лучшая, что у нас была.
– Ты недоволен тем, что этому Космосу известно, что ты в Медфорде?
– Нет. Я бы удивился, если бы он не знал.
– Тогда в чем дело?
Ройс вздохнул и поправил одеяло.
Адриан поставил котелок на огонь. Затем отыскал кусок свиного жира, который всегда закатывался на дно сумки.
– Как ты думаешь, я ей нравлюсь? – спросил Ройс.
– Гвен?
– Да.
Не вынимая руки из сумки, Адриан обернулся.
– Это что, вопрос с подвохом? Существует еще одна Гвен?
– Я знаю, что мы ей нравимся, но ей все нравятся. Даже Сточный Рой. – Ройс поднялся и с силой швырнул в костер палку, выбив облачко искр. – Рой обменял штаны, которые она ему дала, на бутылку, а потом чуть не замерз на улице, но она все равно улыбается ему и кормит его бесплатно. Да, Гвен хороший человек, однако…
– Ты ей нравишься, Ройс. И больше, чем Сточный Рой. – Адриан закатил глаза от абсурдности их разговора.
Ройс смотрел на него, наморщив лоб, который напоминал туго стянутый кошелек сквалыги.