Смерть машиниста

— Вот так-то! — произнес он, улыбнувшись и хлопнув в ладоши. — Это она — три дня за мной по пятам ходит и ходит! Я уж вчера от нее и так, и сяк, и в магазин, и пива выпил, смотрю — оторвался вроде… Ну, я в гостиницу. Утром просыпаюсь — пожалуйста, сидит дежурит!

Малинин с интересом смотрел на Ермакова.

— Вы что-то хотели спросить? — обернулся Ермаков.

— Это в каком же вы чине считаетесь, как у вас там?

— У нас это называется «звание».

— Большое? — кивнул на китель Малинин.

— Не очень. Начальство не разглядело моих дарований.

— То-то, я вижу, вы стараетесь. Без выходных.

— С выходными.

— Сегодня суббота.

— Сегодня — да.

— А закрыть это дело и уехать?

— Ну что ж, можно и так, — усмехнулся Ермаков.

— Поедемте завтра на пляж, — предложил Малинии. — У нас компания тут. Девушки с телевидения. Или вы принципиальный противник?

— Да нет, не принципиальный.

— С женой-то у вас как? Все хорошо?

— Да пока не жалуюсь.

— А она?

— Жалуется, конечно.

— Дети есть?

— Нет.

— Друзья?

— Есть, конечно.

— Но видитесь редко.

— Это да.

— В «Космосе» были, на одиннадцатом этаже?

— Не понял.

— В кафе «Космос», там одиннадцатый этаж открыли, бар.

— А, нет.

— А в бассейне новом? А на теннисном корте? Вот видите, — сказал Малинин, — так и жизнь пройдет. В бумажках. Я, честно говоря, по-другому представлял себе следователя…

Помолчали.

— А знаете, — вдруг улыбнулся Малинин, — есть своя обратная зависимость. Вот ходили б вы на одиннадцатый этаж, плавали бы в бассейне, были бы уже генерал. Я вам точно говорю!

— Буду иметь в виду, — сказал Ермаков.

Он уже стоял в дверях — строгий, официальный, в своей отутюженной униформе и начищенных ботинках.

— Так как же насчет пляжа? — сказал Малинин.

— Решили.

— Ну ладно. Желаю успеха!

— Да, мне сегодня это очень нужно, — серьезно ответил Ермаков.

В больнице, в ординаторской, Ермаков говорил с врачом.

— Что же с ним такое?

— Гипертония.

— А!

— Вы напрасно. В данном случае достаточно серьезно.

— Раз серьезно, попрошу справочку, — сказал Ермаков.

Врач посмотрел вопросительно.

— Вы же не разрешаете мне с ним побеседовать? Вот и напишите черным по белому.

Врач, средних лет мужчина, все сидел, глядя на Ермакова. Он колебался.

Ермаков сказал:

— Дайте мне его. Дайте.

— Что, опасный преступник? — понизив голос, спросил врач. — Не скажешь ведь! Хорошо… десять минут.

— Не больше.

— При таком давлении лучше не волноваться.

— Постараемся.

— Ну как, постараетесь? — усмехнулся врач. — Вот я с вами говорю и уже волнуюсь…

Когда Пантелеев в больничной пижаме и тапках на босу ногу вошел в ординаторскую, он не удивился — вроде бы даже обрадовался, увидев следователя…

— Ну, молодцы! И здесь нашли!

— А как же.

— Слушаю вас.

— Петр Филиппович, — начал Ермаков, — я не стал бы вас беспокоить, но есть вопрос, который нам надо срочно выяснить.

— Ну, слушаю, слушаю вас, — нетерпеливо произнес старик.

— Тот самый вопрос. Вы знаете, какой. Вы мне сейчас быстро ответите, и я уйду.

Врач понимающе кивнул и поднялся.

— Слушаю, — повторил Пантелеев, усаживаясь.

— Это я вас слушаю. Итак, сколько? Сколько вы установили тормозных башмаков под платформами?

— Я уже показывал.

— Еще раз, пожалуйста. Сколько установили башмаков?

— Два. Установил два башмака.

— Однако, если помните, при осмотре в вашем присутствии на месте ухода платформ был обнаружен только один башмак. Один, а не два.

Старик произнес заученно, со скучающим видом:

— И это показывал. Второй башмак протащило вниз, к стрелке.

Ермаков вздохнул и вытащил из портфеля папку, раскрыл.

— Ваши показания, Пантелеев, опровергаются показаниями свидетеля Воробьевой.

Воробьева, работающая стрелочницей на втором пикете Кашинского пути, утверждает… Лист дела восьмой, цитирую: «Я как услыхала по радио об этих платформах, сразу башмак в руки и бегом на дорогу устанавливать — тормознуть надеялась, думала, они еще тихо идут, а они, смотрю, вовсю разогнались… Башмачок мои, как пушинку, сбросило, аж в кусты отлетел, весь погнутый…» Вот так, Пантелеев. Что скажете?

Пантелеев молчал. Ни один мускул не дрогнул на лице.

— Мы нашли башмак Воробьевой. А ваш, якобы второй, не нашли и никогда не найдем. Потому что его вообще не было.

Старик молчал.

— Пожалуйста, подойдите к окну, — сказал Ермаков.

Пантелеев подошел, встал рядом.

— Видите женщину на скамейке?

— Да.

— Если хотите, она сейчас поднимется к вам. Вы ее не узнаёте?

— Она ж спиной сидит.

— Это Воробьева. Повторяю: если есть необходимость в очной ставке…

— Не надо! — махнул рукой Пантелеев.

— Так сколько было башмаков?

— Один, всю жизнь один! — вспыхнул вдруг старик. — Никогда второго не ставил. С сорок седьмого года. И сменщик не ставил. И другой сменщик, никто и никогда. Мало ли что там пишут в инструкциях! Если по инструкции, вообще дорогу надо закрыть! Понял? И все. Можете сажать!

Он решительно пошел к двери.