…не кровавую, конечно. Просто алую. Вино, это, видимо, вино было в стеклянной бутылке, разбившейся вдребезги от моего столкновения с…
Кто-то ухватил меня за плечи со спины, встряхнул, сжал и развернул к себе.
— Агнесса…
Мне так глупо хочется разрыдаться, но в этом теле слёз нет, и сейчас это ощущается особо остро, как недостаток, ущербность.
— Агнесса, ты…
Этот голос, это имя слились для меня воедино. Одно не существовало без другого.
— Агнесса, ты такая…
Я разомкнула ресницы, наконец, и уставилась в его глаза, тёмные, долгожданные, о Тирата, какие же долгожданные. Не выдержала, всхлипнула, уткнулась в грудь щекой, вдохнула запах, обхватила руками. Стыдоба, но как же я счастлива, что его нашла, несмотря ни на что, несмотря ни на что…
— …холодная. Почему ты такая холодная?!
Глава 47.
Первые несколько мгновений я счастлива. Я действительно счастлива, безоговорочно. Так иногда сунешь ногу в кипяток — и не сразу понимаешь, что что-то не то.
Вот и я обозреваю окружающее пространство, не сразу, постепенно осознавая увиденное.
Я стою в странной гостиной чёрного дома среди каких-то странных, крайне подозрительных людей. В открытых дверях замер Март, самый настоящий, такой, каким я его и видела незадолго до ареста и своей смерти, умирающим от тоски и тревоги за меня он не выглядит. И, сжав сильные пальцы на моих плечах, почти требовательно вглядываясь в моё лицо, счастливым от нашей встречи он тоже не выглядит. Скорее… недоумённым. И даже немного сердитым.
На меня? Что пришла? Подвергаю его жизнь опасности, заставляю решать собственные проблемы? Отвлекаю от отдыха и развлечений?
Лохматые каштановые волосы, тёмные глаза, черные ромбики камней — такие же, как и раньше. А вот всё остальное… я отступаю для лучшего обзора.
Ха. Умирающий от тоски и тревоги за меня?!
Март одет в какой-то фривольный бордовый бархатный халат, на ногах тоже какие-то домашние туфли, мягкие и уютные. То, что разбилось вдребезги несколькими секундами ранее, было, очевидно, бутылью вина и тарелкой с какими-то фруктами на подносе: всё это разлетелось по полу. А из-за спины Марта выглядывает его проклятущая сестрица, и вид у неё такой, словно я без предупреждения пришла к ним домой пожить за бесплатно пару месяцев с двенадцатью чемоданами и шумным чихуахуа.
Развлекаются? Отмечают избавление от тюрьмы? Ну да, власти, разыскивая самую опасную преступницу, как-то удачно позабыли о её спутнике. А ведь могут и вспомнить, и найти. Я же нашла, а он тут… с вином и дамами. Даже смешно.
Двадцать восемь замечаний о распутстве за пять лет, Камилла! И вот ты появляешься перед ним, после предполагаемой казни, и первое, что он тебе говорит: почему ты такая холодная!
Ну, это ты зря. Могу быть ещё какой горячей, и сейчас ты это узнаешь.
Я хватаю его за ворот, сжимая когти на мягкой ткани, толкаю вперёд. Рывок — и нас выхватывает из тёплой светлой гостиной, выбрасывает в тьму, на что-то твёрдое и шершавое. Ночной ветер набрасывается на нас, треплет за волосы. Март лежит, кажется на некоем подобии черепичной крыши, обалдело трясёт головой, а я сижу на нём, по-прежнему вцепившись в ворот когтистой, посеревшей, с тёмными овальными пятнами рукой. Пальцы соскальзывает на голую шею.
— Агнесса, ты чего? Ты как вообще? — бормочет Март, почти забавно скосив глаза на мои когти в опасной близости от пульсирующей жилки. — Где ты была? Я так волновался…
Когти сжимаются чуть сильнее.
— Я. Тебя. Искала! — не специально, но слова чеканятся по одному. — Ходила по этому хмырову городу, общалась с девицами из борделя, со студентами, что одно и то же, искала тебя, меня почти что поджарили, а ты! Тут!!! Думал, что меня казнили, и отмечал избавление от лишней проблемы?
Толчок — я даже не успела вдохнуть или моргнуть, как Март резко приподнялся, откатываясь от края крыши. Теперь уже я лежала на спине, а он прижимал мои руки к плоской черепичной крыше, нависал надо мной, так низко, что его волосы почти касались моего лица.
— Почему ты осталась здесь? Почему не сбежала, не спряталась? Разумеется, я знал, что тебя не казнили, по всему городу объявления о том, что тебя ищут! Я оставил твои документы и деньги в той таверне, думал, у тебя хватит ума прийти туда…
— Пока ты отмечаешь освобождение? — взвыла я, безуспешно пытаясь высвободиться. Терпеть не могу, когда кто-то удерживает меня силой, сразу паника накрывает с головой. В детстве у отца это был лучший аргумент против моего баловства: прижать, не дать двигаться. Кроме того, злость на Марта и на саму себя затуманила голову. А и правда, почему я не вернулась в таверну, где была облава? Это было бы логично, но мне такая мысль в голову не пришла. И теперь я уже сама не понимала, что говорю. — Отпусти меня! Куда я могла пойти, в отличие от тебя, я в питейных заведениях не ориентируюсь, да я ни адрес, ни название той пивнушки не помню! Я… была у себя дома, Март. Мать умерла, тётке я дома не нужна, у меня никого здесь нет, кроме тебя, а ты!