Смерть меня не найдёт

Начну дуть на одуванчики.

Этот миг обязательно должен наступить в твоей бездарной и скучной, нет, нормальной и правильной жизни, лирта Камилла.

…просто — Камилла.

Сегодня у меня выходной, а я сижу на лавочке у подъезда рядом с бабой Валей, и мне настолько не хочется ничего, что даже смартфон я оставила дома, хотя повтыкать в смартфон — самое милое дело для человека, потерявшего в жизни даже иллюзию смысла.

Что я могла найти там сейчас?

— Нельзя одной, Камилла, — неспешно, но и неотвратимо, как бульдозер, продвигает свою главную мысль баба Валя. — Я вот одиночества накушалась полной ложкой, но хоть дочка есть, внучка вот, бог даст — еще и внука мне Галка родит. А ты чего? Есть хоть на работе мужики свободные?

— Мужики-то есть, да всё как-то не то, баб Валь. Да зачем они мне сдались, вон, мой отец всю жизнь пил, мать намучилась, не хочу я так. Лучше заведу сорок котов.

— Молодая ты, Агнесска, не понимаешь!

— Я… — резко оборачиваюсь, смотрю на сосредоточенное лицо соседки. — Как вы меня назвали?

— Как?

— Как меня зовут?!

— Камилла, — женщина даже отодвигается, смотрит на меня недоумённо. — А что?

— Ничего… Послышалось.

…это невыносимо.

— Баб Валь, а что вы для понижения давления пьёте?

— А тебе зачем?

— Низачем, — я встаю, отряхиваю длинную юбку, вставляю ноги в растоптанные шлёпки. Раньше только в брюках ходила, а теперь…

Раньше — и теперь. Раньше — и теперь!

Это невыносимо!

— Да, хоть бы и кота, — бубнит вслед баба Валя. — Вон, смотри какой, я уже не первый раз его вижу, пыталась прикормить, да не даётся. Кучерявый такой, не тронь, Машка, кисю! Поцарапает! Кыш!

От слова "кучерявый" меня передёргивает, как от удара тока.

— Где этот кот?

Испуганная интонациями моего голоса соседка едва ли не крестится:

— В подвал забежал, говорю ж, пугливый…

— Ксамурр! — зову я, сначала осторожно, а потом всё громче. — Кс-кс-кс, Ксамурр!

Слёзы, которые я пыталась сдержать внутри весь этот год, начиная с пробуждения в палате, прорываются наружу, баба Валя охает, а я кричу и плачу, давлюсь слезами и собственным голосом. Машка испуганно засовывает палец в рот.

Я всё готова отдать за то, чтобы ещё раз увидеть тот сон. Я жизнь готова за него отдать. Единая, я хочу вернуться. В своё зазеркалье, в свою страну чудес, в свой придуманный мир, к своей несуществующей любви.

Вся жизнь — за декаду минут, по-моему, неплохой обмен, вот только кого умолять о нём, если чудес не бывает?

— Может, врача вызвать? — в голосе бабы Вали и сочувствие, и тревога, и легкое неодобрение. Её нетрудно понять.

Закрываю глаза, буквально вдавливая мокрые слипшиеся ресницы в щёки.

— Кися! — кричит Машка. — Смотри, бабушка, кися!

Не буду открывать глаза, пока не просохнут слёзы. Чудес не бывает. Не у меня.

…мохнатая голова тычется в голую лодыжку.

— Камилла… — голос бабы Вали звучит так, словно из подъезда вышел то ли патриарх, то ли президент, и лично пообещал поднять ей пенсию в десять раз. — Камилла, тут к тебе… пришли.

…Может быть, я опять провалилась в кому и грежу. Но в таком случае, пожалуйста, не возвращайте меня обратно, потому что кот в ногах и знакомые сильные руки на плечах, подбородок, упирающийся мне в затылок, это именно то, что мне нужно для того, чтобы быть даже не счастливой — живой.

Если я больна — не лечите.

Если я сплю, не будите меня, пожалуйста.

Если я умерла — не воскрешайте. Меня всё устраивает.

Хотя теперь, после всего произошедшего, мне кажется, смерть никогда по-настоящему меня не найдёт.

Эпилог

Я не смотрю ни на кота, ни на мужчину.

Боюсь спугнуть волшебство или — галлюцинацию. Сбой во всей окружающей реальности или только внутри моей головы… Не глядя, салютирую бабе Вале, хватаю Лиграна — или до боли похожее на него видение — за руку, крепко, до хруста, сжимаю и тяну за собой. До подъезда, а дальше — по грязной, давно не мытой лестнице, мимо заржавевших почтовых ящиков, банок с сигаретными бычками на подоконниках высоких окон, по щербатым ступенькам на свой четвёртый этаж. Не выпуская его руки из своей, второй рукой мучительно долго нащупываю в кармане ключ, открываю дверь — кот по-хозяйски проскальзывает вперёд меня, — и буквально падаю в свой тесный коридор. Моя и тёткина одежда грудой висят на вешалке, разнокалиберная обувь и пыльный коврик мешаются под ногами. Свет не включаю, из какого-то суеверного страха, что мой некромант из другого мира на свету пропадёт, как тень.

Дверь захлопывается, а я набираюсь смелости и смотрю ему в лицо.