Смерть меня подождет

Скатываемся в ущелье. Пожаром охвачена старая гарь до верхней границы. Приглушенный дождем огонь уполз под валежник, в дупла, зарылся в торф. Но ниже, где скучились скелеты давно погибших лиственниц, бушует пламя, взвихриваясь высоко в небо вместе с черным дымом. Зарождающийся в пожаре ветер с гулом выносит из ущелья накалившийся воздух с искрами и пеплом.

Нечем дышать. Жарко. Глаза разъедает дым. Мы пробиваемся вдоль ручья. Нина не отстает.

Вот и живая тайга. Вольным прибоем шумит она по ветру. Пожар обшарил закрайки, но вглубь не пошел. Нас встречает обрадованная Бойка, проскочившая вперед. Мы задерживаемся на минуту, глотаем свежий воздух и, не затевая разговора, торопимся дальше. Еле заметная тропка заманивает нас в глубину леса, змеей вьется между камней, валежником, перескакивает то на правый, то на левый берег ручья.

В лесу темно и сыро. Ветер срывает последнюю листву, с воем ломит исхлестанные вершины лиственниц, заглушает бурный бег набухшего ручья. Сквозь мутные полосы дождя видно, как копится у померкших от туч гребней белый туман, как расстилается он по кремнистым склонам. Где-то, совсем в отдалении, глохнет гроза.

Дождь сразу прекратился. Мы шагаем хлестко. Бурелом, колодник, рытвины, камни, ключи -- все сглаживается в быстроте. Нина отстает, жалуется на ноги. Когда мы теряем ее из виду, она пугливо кричит, просит задержаться, но мы молча бежим дальше. Боязнь остаться одной в этой жуткой тишине оголенного леса придает ей силы, гонит следом за нами.

Вот и край ущелья. За сквозными просветами леса высятся знакомые левобережные хребты, и над ними, точно во хмелю, бродит облако. Утесы сжимаются, внезапно падают. Стеной обрывается и лес. За дымчатыми тальниками нас встречает разгневанная Мая.

Нина приходит к берегу позже, совершенно разбитая, еле передвигает ноги.

-- Вы обманываете меня, -- начинает она дрогнувшим голосом. -- Скажите, что случилось с Трофимом? Вы знаете.

-- Нина, милая, клянусь, мы ничего не знаем. Мы так же, как и ты, встревожены тем, что он не снялся с гольца. Не надо никаких предположений. Мы торопимся к нему, ты должна понять и простить нам нашу грубость и спешку.

Она хочет сесть, но мы уговариваем ее идти в лагерь.

Мая бушует полноводьем. Дожди растревожили реку, уже уснувшую в осеннем покое. В диком разбеге гремит и плещется она в пологих берегах, вырвавшись из теснины, гонит табуны мутных волн.

Как будем добираться до поворота на Сагу? Сейчас ни на оленях, ни пешком не дойти. Только на лодке с шестами. Но в такую большую воду плыть -это безумство. Однако надо плыть, любой ценою, не задумываясь и не рассуждая.

У переправы я стреляю из карабина, вызываю лодку. Минуты через две возле лагеря, спрятавшегося от нас за береговыми зарослями, неожиданно заработал мотор.

-- Что это значит? -- спрашивает Михаил Михайлович.

-- Я не меньше тебя удивлен.

Видим, из-за поворота выносится долбленка с навесным мотором. Она несется к нам легко и свободно, как птица, подняв высоко нос.

-- Костя! -- кричу я обрадованно, узнав своего шофера Полунина. -- Как нужен ты нам сейчас!

Он с ходу причаливает к берегу. Я первым вскакиваю в лодку и, не в силах удержать радость, целую Костю. Тот ошеломлен, никогда же этого не было! Смотрит на меня, не понимая.

-- Потом все объясню, а сейчас давай в лагерь. Ты как попал сюда на Маю?

-- Плоткин послал на помощь вам.

-- Молодцы оба!

Лодка разворачивается, и река легко несет нас на своих могучих горбах.

-- Бензин есть, запасной винт, масло? Вот и хорошо. Даю тебе два часа на сборы, плывем вверх по Мае. У тебя должен быть запас горючего минимум на сто километров по этой ухабистой дороге. Не забудь захватить на всякий случай шесты, весла, веревку.

-- По такому половодью не подняться на перекатах, -- робко возражает он. -- К утру вода спадет, легче пойдем.

-- Никаких разговоров. В час трогаемся, доставишь нас до сворота на пункт Сага, что километров тридцать отсюда.

Против лагеря река захватила пологий берег вместе с тальником. Лодка далеко не доходит до берега, и мы бредем по воде.

-- Евтушенко! -- зову я появившегося на косе радиста. -- Корми нас, да поживее! -- И незаметно для Нины затаскиваю его в палатку, -- Когда у тебя связь со штабом? А впрочем, не в этом дело. Сейчас же разыщи Плоткина, достань его из-под земли, пусть немедленно отправит самолет к Саге -- это главная вершина левобережного хребта, летчик ее легко найдет. И пусть выяснит -- есть ли на ней живые люди и что там случилось?

-- Беда какая? На Саге ведь Трофим, что. там могло случиться?

-- Вот это-то и надо выяснить. Мы часа полтора отдохнем, пока Полунин приготовится, и будем пробиваться вверх. Если летчику позволит время, пусть разыщет нас на реке, сбросит вымпел с результатами. Понял?

-- Ясно. Где же найти Плоткина?

-- Это уж дело радиста.

Нина сидит поодаль от огня одинокая, придавленная тяжелым предчувствием. Я усаживаюсь на две минуты за дневник. Стоило только взяться за карандаш, как мысли рассыпались, точно стая птиц перед опасностью. Записать их почти невозможно. Ограничиваюсь короткими фразами о самом главном...