Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

— Сегодня моя очередь, иначе с тобою никогда не научишься управлять плотом, — отвечаю я спокойно, стараясь ничем не выдать себя.

— Тут не место учиться, тем более, что с нами больной Василий. Переходите на нос. — И он, поднявшись на плот твёрдой поступью человека, уверенного в своей правоте, берётся за весло рядом с моими руками.

Мы стоим почти вплотную друг против друга, крепко сжимая весло. Оба молчим. Оба неуступчивые, как враги. Я ловлю его взгляд. В нём что-то дикое, вдруг напомнившее мне того хромого беспризорника, что с финкой в руке защищал Хлюста. Сделай сейчас какой-то жест, брось одно неосторожное слово — и случится ужасное. Таким я его не видел с тех первых дней нашей встречи.

— Ладно, Трофим, после сменишь меня, а сейчас не упрямься. Отталкивай! — И я чувствую, что играю уже на последней струне.

Василий Николаевич слышит нашу размолвку, умоляющим взглядом смотрит на Трофима.

— Плот поведу я! — и по его побагровевшему лицу высыпали стайками рябины.

— Сейчас же сойди с кормы или…

— Что или? Договаривайте до конца.

Наши взгляды сошлись в момент, когда взрыв казался неизбежным. Что прочёл он на моём лице: гнев, угрозу или, может быть, ему вспомнились наши давно сложившиеся отношения, не терпящие никаких противоречий? Это или что-то другое вдруг потушило в нём бурю. Он сразу как-то расслаб, руки свалились с весла. В глазах запоздалый протест, обида. Всем своим видом он показывает, что подчинился, только щадя меня. «Бедный мой Трофим, как ты далёк от истины. Узнаешь ли когда-нибудь причины этой нелепой стычки?» — подумал я горестно.

Он отталкивает плот, становится на нос, и наше судёнышко, покачиваясь от ударов вёсел, выходит на струю. Я чувствую себя окончательно опустошённым. В щели сыро и мерзко.

Мутный поток легко и плавно несёт плот. За первым кривуном Мая сворачивает на север. Уходят ввысь мраморные скалы, и где-то в поднебесье их иззубренные края царапают серое, мокрое небо. Над водою, по-прежнему мутной, реет голодная скопа, да где-то на берегу стонет кулик.

Меня гнетёт стычка с Трофимом. Не могу смириться с мыслью, что наши отношения нарушились — впервые за столько лет. Не могу без боли видеть его повернувшимся ко мне спиной. Не знаю, какой ключ подберу теперь к его душе.

Как проста, кажется, была наша жизнь, когда мы, сколотив своё судёнышко, отправлялись в путь! Теперь она стала слишком сложной. Мы всё ещё на грани катастрофы. Неужели, чёрт побери, друзья нас похоронили и не торопятся с поисками? Нет, не может быть, они где-то тут, за ближними кривунами, за высоченными голубыми стенами, идут навстречу, строят невероятные догадки.

Всё время слежу за Трофимом.

Река продолжает делать сложные петли, расчленяя прихотливой щелью отроги. Никаких надежд, что где-то близко раздвинется теснина и мы вырвемся на равнину. Как долго и бесконечно тянется наш путь по зыбкой текучей дороге! Выиграть бы ещё день, только день. На большее у меня не хватит сил.

За очередным поворотом Мая потекла спокойнее. Я подсаживаюсь к Василию Николаевичу. Он тоже встревожен нашей размолвкой с Трофимом. Только этого огорчения ему недоставало!

К нам подходит Трофим. Виновато переступает с ноги на ногу. Затем присаживается рядом, кладёт свою правую руку мне на колени. Этот молчаливый жест растапливает наши сердца, и мы снова близки, как прежде.

Мне почему-то вдруг показалось, что мы дети и наш путь — всего лишь игра в путешествие, а стычка — заранее придумана для эффекта. Ах, если бы это было так!

Ко мне возвращается профессиональное любопытство. Снова глаза ищут по просветам скал водораздельные вершины, определяют проход. Память отбирает более характерное, с чем придётся столкнуться подразделениям экспедиции при проведении работ. А работать здесь, видимо, придётся. Даже после стольких неудач нет оснований отказаться от них. Право же, всё, что мы претерпели, а претерпели мы поистине много, не убеждает нас в недоступности Маи. Скорее всего это результат наших ошибок, результат того, что мы совсем не знаем режима реки. Всё, с чем мы здесь столкнулись, поражало нас внезапностью, и от этого трудности плавания казались преувеличенными, на самом деле всё не так уж страшно.

Те, кто пройдут по Мае позже, учтут наши промахи, неудачи. И хотя путь по этой реке по-прежнему остаётся опасным, он уже не будет изобиловать неожиданностями.

Растительный покров ущелья куда беднее тех мест, где нам пришлось побывать в этом году. Уж если и есть зелень, так наверху, над нами, да и то скудная. Здесь же, в глубоком ущелье, больше камень и мхи. Деревья растут чаще в одиночку, жадно подкарауливая солнце, так редко заглядывающее в щель. Цветов мало. Для них слишком короток вегетационный период. Вообще в ущелье не хватает тепла. Даже в самые жаркие дни лета здесь постоянно чувствуется сырость земной глубины, и вода в Мае настолько холодна, что купаться в ней можно только ради спорта или уж по нужде, как это делаем мы.

— Смотрите, кабарга! — кричу я.