Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

Минут через десять из полога высовывается взлохмаченная голова Фильки. Заспанными глазами парень осматривает небо, косится на меня, точно впервые видит, и сладко зевает.

— Кирилл Родионович! С утра баню или после завтрака? — спрашивает он.

— Сейчас готовь.

— Мигом иду, — отвечает Филька, а сам долго чешет пятернёй затылок, поднимается, вихляющей походкой идёт к костру, волоча за собою байковое одеяло. Он расстилает его у огня, уютно располагает на нём своё хлипкое тело, говорит, не взглянув на меня:

— Маленько прикорну. Тут у нас, ежели со всеми соглашаться, — заездят. Баню успею, не на пожар, — и сразу захрапел.

— Филька, дьявол, спишь! — кричит Лебедев, выбираясь из палатки.

Тот поднимает голову, обращается ко мне:

— Чего он гутарит? — Но, услышав шаги Лебедева, вскакивает.

— Кто вечером обещал до восхода баню приготовить?

— Ты не кричи на меня, Кирилл Родионович, испужаюсь, ни на что годиться не буду. Лучше послушай, какой сон я видел, — отвечает он добродушно.

— Провались ты со своими снами! — гневается Лебедев.

— Ведь тут только и счастья, что во сне с девками побалуешься!

— Врёшь, чёрт голопузый! Какая девка хоть и во сне польстится на такого брехуна?

— Спросите у Пресникова, Наташа моя — во! -- Филька показал мне торчмя поднятый большой палец.

— Иди, говорю! — и голос Лебедева звучит угрожающе.

Филька нехотя поплёлся к реке, захватив с собою на всякий случай одеяло.

— Пропадает талант, — говорит Лебедев, кивнув в сторону Фильки.

Солнце яркими лучами взрывает тайгу, ещё не успевшую отряхнуть с себя ночной покой. Я беру полотенце, иду умываться. Маю не узнать: тут она отдыхает после трудного пути и не торопится покинуть просторную долину. Вода в ней прозрачная. Дно просматривается до мельчайших песчинок.

Черпаю горстями студёную воду, плещу в лицо, на грудь, растираю тело. Чертовски неприятная процедура! Но через минуту награда: такая свежесть и такая бодрость, словно с твоих плеч свалился стопудовый панцирь.

Василия Николаевича перенесли к костру на мягкую подстилку. Больно видеть его глаза, переполненные мольбою о жизни.

Рядом с ним сидит Лебедев, сгорбленный, весь подавленный бедою друга.

Евтушенко отправляет в эфир позывные. Ему отвечают сразу несколько станций. Ещё с минуту продолжается настройка.

— Плоткин у микрофона, — сообщает радист.

Мы с Хетагуровым забираемся в палатку.

— Здравствуйте, Рафаил Маркович! — кричу я в микрофон. — Спасибо за помощь. Мы закончили маршрут. Но у нас не всё благополучно. Мы потеряли ниже устья Эдягу-Чайдаха проводников: Улукиткана и Николая. Надо срочно организовать поиски самолётом, они где-то южнее Чагарского хребта, у истоков Удыгина и Лючи. Им надо сбросить продукты, палатку, обувь, одежду, спички — этого ничего у них нет. Хорошо бы сегодня начать поиски.

— Всё возможное сделаем.

— Но это не всё. Надо немедленно доставить в Хабаровскую больницу Мищенко и Королёва. Промедление опасно. Сопровождать их буду я. Договоритесь с крайздравом о посылке санитарной машины. Сейчас мы находимся в двух километрах выше устья Нимни. Здесь посадочной площадки нет. Завтра сплывём до устья Маи на плоту. Дальнейшее — ваша забота.

— На устье Маи вас встретит катер, доставит на косу, а оттуда, при наличии погоды, вывезем самолётом. Какие ещё будут распоряжения?

— Необходимо срочно приступать к организации работ на Мае. Все людские и материальные резервы нужно перебросить сюда. Подробности получите завтра утром от Хетагурова. Что есть у вас?

— Знаю, вы ждали помощи, но не было погоды, и самолёты долго не могли пробиться к Мае. Пришлось перебросить Лебедева с Алданского нагорья и организовать поиски по реке. Остальное в норме. За Ниной послан человек в Ростов. Вчера получил от неё телеграмму, что вещи днями отправляет, а сама немного задержится.

Хетагуров остаётся ответить на радиограммы, а я выбираюсь наружу. Снова меня захватывают экспедиционные заботы. Окончательно отступают в прошлое трудные дни, прожитые на Мае.

Идём с Трофимом в баню.

— Чего не радуешься? — спрашиваю я его.

— Чему?

— Нина едет. Столько её ждал, и хоть бы улыбнулся.

Трофим насупился. Отстаёт. Ноги тяжело шагают по гальке. Какие-то мысли о Нине снова тревожат его.

Палатка окутана паром. Лебедев и Пресников купают Василия Николаевича. Слышно, как хлещут по телу берёзовые веники. Филька сидит на гальке, делает из бузины дудочку. Ни забот, ни печали.

— Сейчас донышко заткну и заиграю, — говорит он, не отрываясь от работы.

— Сколько я тебя, Филька, знаю, ты в одной поре, без изменений, — говорит Трофим.

— Завидуешь? -- отвечает тот.

— Не о том речь, кнопки одной у тебя не хватает, баню на камнях устроил. Можно же было поставить палатку на песочке?