Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

— Прижмись к тому берегу! — кричу я Косте, и лодка послушно пересекает реку.

За поворотом тиховодина. Дальше ущелье выгибается влево, образуя крутую шиверу. У самого излома бугрятся лохматые волны, наскакивающие с разбегу на гранитную скалу. Костя приподнимается и с каким-то безнадёжным отчаянием осматривает шиверу.

— Не подняться и не обойти, — говорит он, виновато моргая мокрыми ресницами.

— Причаливай к берегу… Нина и ты, Миша, освобождайте лодку, перебирайтесь через утёс, а мы в шиверу.

— Опасно, мотор не возьмёт, — протестует Полунин.

— Костя!…

Подбираемся к гулу вдоль тиховодины. Тут лодка идёт легко. Проверяю, хорошо ли привязаны к кокоринам вещи и карабин. Снимаю телогрейку, беру в руки шест, смачиваю его водою, чтобы руки не скользили. Становлюсь на ноги, окидываю взглядом поток — и весь холодею. Поворачиваюсь к Полунину.

— Страшно?

— Боязно. Ведь ударит о скалу — и хана.

— Попробуй, ударь!… Слушай, Костя, — говорю я уже ласково, — правь за камень и попробуй подняться у этого берега метров на десять выше, затем начнёшь подаваться на середину реки, за буруны, там легче пойдём. В случае чего… Нет, никакого случая тут не должно быть! Ты меня понимаешь?

А Костя уже правит лодку за камень, разворачивает её навстречу потоку. Мотор ревёт. Нос тяжело взгромождается на первый вал, я бью изо всей силы шестом о дно реки — и мы за камнем. Слава богу! Костя оглядывается и бледнеет — пути отступления отрезаны. Вижу, Нина и Миша с утёса следят за нашим поединком.

Лодка, добравшись до утёса, начинает медленно отходить к средине потока, всё время держа нос строго против течения. На нас налетают буруны. Костя багровеет, теряется.

Я угрожаю ему кулаком, но это не действует. Кажется, вот сейчас распахнётся бездонная пучина и мы вместе с лодкой, с мотором, со всем зримым миром провалимся в тартарары.

Но нет! Уже минуем средину реки, ещё последний рывок — и лодка попадает под защиту огромного обломка. И вдруг мотор сдаёт на самой быстрине. Шест не выдерживает нагрузки, лопается. Нас подхватывают буруны, отбрасывают назад. Мотор беспомощно харчит. Огромная скала, как небо, вот-вот накроет…

— Костя, чёрт, крути! — и я изо всей силы бью его кулаком по спине.

Мотор вдруг вздрогнул, взревел, лодка рванулась вперёд, легко коснувшись скалы.

Ещё несколько минут борьбы с бурунами, я отталкиваюсь от выступа, и долблёнка, нахлебавшись воды, тонет… Но уже на мели. Мы подтаскиваем своё судёнышко к берегу, выливаем воду, спасаем аккумулятор. Снимаем с себя мокрую одежду. Полунин в страхе косится на шиверу, синеет от мысли, что это только начало.

— Тут тебе не за рулём по асфальту, — говорю я, с трудом шевеля онемевшим языком.

— Чёрту тут не проплыть! — Он подаёт мне один конец своих штанов, сам держит другой, и мы вдвоём крутим их, пока они не сворачиваются в крендель, тогда начинаем тянуть каждый на себя, выжимая из них воду.

— Ты, Костя, молодец, честное слово, герой. Наградить не жалко.

— От одной награды уже ключица не работает, — говорит он, шевеля плечами.

— Уж извини, надо было мне раньше догадаться. А ведь ловко получилось: от удара ты так тряхнул мотор, что он заработал. Ударь я слабее, нам бы теперь не нужно было выкручивать штаны.

Я машу своим, всё ещё наблюдающим за нами с утёса, чтобы они шли дальше. Минут пять хлопочем у мотора и без препятствий выходим к сливу левым берегом. Здесь легче.

Нина, Михаил Михайлович и Бойка идут до следующего поворота, там мы их подбираем. День уходит. Вода в Мае светлеет, река стихает, утомившись в быстром беге. Мягко дует ветер. Странное ощущение — ни единого живого существа, жуткое безлюдье.

Совершенно неожиданно из-за отрога вместе с гулом вырывается самолёт. Заметив нас, он кренится с крыла на крыло, стремительно проносится над нами, летит дальше, всё ещё качаясь на крыльях.

— Костя, причаливай к берегу! — кричу я.

Там виднеется широкая прогалина. Пока добираемся туда, самолёт проходит высоко над нами в обратном направлении. Мы все выскакиваем на берег, ждём долго, ждём с великой надеждой, что наконец-то рассеется наша тревога.

Машина где-то в тесном ущелье развернулась и, сваливаясь на нас, выбрасывает вымпел — белую ленту с камнем. Все бежим к нему. Самолёт уходит на юг. Я развязываю стянутую тугим узлом записку. Чувствую, как весь холодею. На бледном лице Нины появляются багровые пятна, сухие губы нетерпеливо шепчут:

— Да скорее же развязывайте!

В записке коротко сообщалось:

«На гольце людей нет. Хорошо видел полотнище от сгоревшей палатки и на земле какие-то обугленные вещи. Больше ничего не заметно. Соболев».

Первым пришёл в себя Михаил Михайлович.

— Уж если бы что случилось с Трофимом, лётчик рассмотрел бы, — говорит он спокойно. — Видимо, Трофим ещё до грозы ушёл вниз.