Нечеткое изображение было к тому же слишком мелким, чтобы рассмотреть что-то, кроме крыши с фронтонами и обширной огражденной территории имения, где газонное покрытие перемежалось деревьями. Больше ничего увидеть не удалось, но во всяком случае, Хэл поняла, что имение большое. Очень большое. Скорее дом-музей. У этих людей есть деньги. Серьезные деньги.
– Ваш билет, пожалуйста, – ворвавшись в мысли, произнес голос над плечом, и, подняв голову, в соседнем отсеке Хэл увидела кондуктора в форме. Она достала из кошелька билет. – Домой на выходные? – поинтересовался кондуктор, компостируя билет, и Хэл, собравшаяся было покивать, вдруг передумала. Рано или поздно ей придется войти в эти воды.
– Нет, я… я еду домой на похороны.
– О, простите. – Кондуктор протянул билет. – Кто-то близкий?
Хэл сглотнула. Под ней разверзалась земля.
– Бабушка.
В первую секунду эти слова показались тем, чем и являлись, – враньем. Но затем она соорудила на лице выражение… не скорби – это было бы слишком, – но некоей торжественной печали. И по телу прошла волна озноба, такой же озноб она чувствовала, когда впервые включила вывеску на офисе и начала представляться гадалкой.
– Весьма соболезную вашей утрате, – сказал кондуктор и, прежде чем пройти в следующий вагон, строго кивнул.
Хэл засунула билет в почти пустой кошелек, и тут поезд нырнул в туннель, отчего погас свет, так что какое-то время единственным источником освещения был экран ноутбука, да еще искры, выбиваемые колесами, шарашили молниями по почерневшим кирпичам туннеля.
Экран ноутбука светился изумрудом: необъятные газоны, узкая петляющая дорога… И вдруг Хэл захлестнуло бешенство. Как у одной семьи, у одного человека может быть так много? На территории Трепассена можно поселить не только целый дом Хэл, но всю улицу, да еще почти всю соседнюю. Подстричь газон стоит, наверно, больше, чем она зарабатывает за месяц. Да только ли это. Пони, поездки… И легкое отношение ко всему, как к чему-то само собой разумеющемуся. Разве правильно, что у одних людей так много, когда у других так мало?
Помигав, снова зажегся свет, и выскочило еще одно сообщение с «Фейсбука». Еще одно обновление Ричарда. Хэл нажала, и на весь экран открылась фотография: Ричард с семейством на фоне стены, выстеленной деревянными панелями, все гордо сияют. Хардинг с такой силой обнимает сына, что тот даже слегка скособочился.
Когда поезд выехал из туннеля на дневной свет, у Хэл опять свело живот, но теперь она знала, что назад уже не повернет.
Потому что спазмы свидетельствовали не только о переживаниях. И не только о зависти. Это было своего рода возбуждение.
Глава 9
Было около трех, когда поезд почти бесшумно затормозил в Пензансе. Хэл остановилась под большими часами, что висели над перроном, и, погрузившись в вокзальную гулкость, попыталась понять, что делать.
Наверху она увидела знак такси и, повесив на плечо сумку, двинулась по стрелочке к очереди перед зданием вокзала. Но в нескольких футах от надписи
После сандвича, купленного в поезде – самого дешевого: яйца и кресс-салат, один фунт тридцать семь центов, – у нее осталось тридцать семь фунтов и пятьдесят четыре цента. Хватит этого, чтобы доехать до Сент-Пирана? А если да, как она доберется обратно?
– Ты на такси, сынок? – услышала она голос сзади и подскочила, но, обернувшись, никого не увидела. Только когда из машины высунулась голова, она поняла, что вопрос был задан таксистом.
– О, простите. – Она засунула кошелек обратно в сумку и подошла к машине. – Да, на такси.
– Извини, любовь моя. – Водитель покраснел, когда она подошла поближе. – Не разобрал. Это все твои короткие волосы, понимаешь.
– Ничего страшного, – честно ответила Хэл. Такое случалось слишком часто, чтобы расстраиваться. – Послушайте, вы можете мне сказать, сколько будет стоить доехать до церкви в Сент-Пиране? У меня при себе не очень много наличных.
– Примерно четвертной, дорогуша, – довольно быстро ответил он.