Сегодня я так и не смогла уснуть. Лежала, не смыкая глаз, сдавив руками живот, чтобы он не выступал, и вспоминала ту ночь, когда это случилось. Стоял конец августа, дни были длинными и невообразимо жаркими, а небо пылало яркой корнуолльской синевой.
Мальчики приехали кто из школы, кто из университета, наполнив дом непривычным шумом и жизнью, которые показались очень странными после приглушенной тишины, к которой я привыкла за последние несколько месяцев. Тетя зачем-то уехала в Лондон, а миссис Уоррен отправилась в Пензанс к сестре. Без их вороньей мрачности дышать стало легче, в воздухе разлилось счастье.
Мод зашла ко мне, когда я читала, – прямо-таки ворвалась, в одной руке полотенце и ярко-красный купальник, в другой солнечные очки.
– Поднимайся, Мэгги! – крикнула она, вырвав у меня книгу и бросив ее на кровать. Я со вспышкой раздражения заметила, что моя страница захлопнулась. – Мы идем на озеро!
Я совершенно не хотела никуда идти – даже странно вспоминать. Я не против бассейна или моря, но всегда терпеть не могла купаться в озере – склизкие водоросли, каша на дне, гниющие ветки, которые хватают тебя за ноги. Но Мод трудно отказать, и в конце концов я позволила ей стащить меня вниз, где ждали мальчики. У Эзры в руках была пара весел.
В рассыпающемся лодочном сарае Мод отвязала неустойчивый плоскодонный ялик, и мы поплыли к острову. Под каркасом лодки темнела коричневая, в пятнах вода. Мод привязала лодку к самодельному причалу, и мы вылезли. Первой пошла купаться Мод. Она длинным плавным прыжком бросилась в воду с подгнивших деревянных мостков, и на фоне золотисто-бурой воды купальник вспыхнул ярко-красной ракетой.
– Давай, Эд! – крикнула она.
Тот встал, улыбнулся мне и следом за Мод с разбегу прыгнул в воду.
Я думала, что не пойду купаться, с меня было достаточно смотреть на остальных – они смеялись, играли в воде, плескались и визжали. Но солнце припекало все жарче, и наконец я неуверенно встала, прикрыв глаза от солнца.
– Давай! – завопил Абель. – Тут так здорово.
Я подошла к краю мостков, чувствуя, как голые ступни скользят по мокрому дереву, и макнула ногу – одни пальцы – в воду. Мне понравилось, как под водой горит алый лак для ногтей, одолженный у Мод.
А потом – я даже не успела сообразить, что произошло, – чья-то рука схватила меня за щиколотку, дернула, я плюхнулась лицом, чтобы не удариться спиной о доски – и вот я уже в воде, золотая вода сомкнулась над головой, вокруг поднимаются клубы тины… Все до невероятия красиво и страшно.
Я не видела, кто меня сдернул. Это оказался он. Я чувствовала, как в воде его кожа касается моей, руки сцепились, словно в борьбе. Когда мы поднимались на поверхность, его пальцы прошлись по моей груди, и я задохнулась, меня будто прошило током – не просто от шока, вызванного падением в воду.
Наши глаза – голубые и темные – встретились, он улыбнулся, и у меня свело живот от голода, какого я никогда не знала. И тут я поняла, что люблю его и отдам ему все, даже себя.
Вернувшись к дому, мы пили чай на газоне, завернувшись в полотенца, а потом растянулись на траве погреться на солнышке.
– Сними нас, – лениво потягиваясь, сказала Мод. Ее загорелые руки и ноги золотисто блестели на фоне линялого голубого полотенца. – Я хочу запомнить сегодняшний день.
Он простонал, но послушно встал, пошел за фотоаппаратом и принялся его настраивать. Я смотрела, как он наводит фокус, снимает с объектива защитный колпачок.
– А почему все такие серьезные? – спросил он, посмотрев на нас, и я поняла, что сосредоточенно хмурюсь, пытаясь запечатлеть в памяти его лицо.
Он улыбнулся мне своей неотразимой улыбкой, и мои губы невольно изогнулись в беспомощной попытке повторить ее.
Вечером после ужина миссис Уоррен отправилась на покой, а мы взялись за бильярд на поблекшей зелени стола. Все смеялись, как никогда не смеялись в присутствии тети. Эзра спустился со своим стереомагнитофоном, который взорвался песнями «Джеймс», «Ар-И-Эм» и «Пиксиз»
[5], по очереди заполнявшими комнату грохотом барабанов и гитар.Я никогда не умела играть на бильярде – кий у меня вечно делал не то, что нужно, и шары отскакивали от бортов. Мод говорит, что я просто не пыталась, что это совсем нетрудно – определить причину и следствие и рассчитать, куда угодит шар, но это не так. Наверно, у меня не хватает какого-то гена. Ну, может, не гена, но нет у меня того, что позволяет Мод видеть, под каким углом ударить по шару, чтобы он отрикошетил в нужном ей месте.
И я, оставив их за бильярдным столом, вышла на газон к самой старой части дома. Я сидела, смотрела на предвечернее солнце и думала о том, как же здесь, несмотря ни на что, красиво. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидела его – красивого, загорелого, волосы в беспорядке падают на уши.
– Прогуляемся? – спросил он.
Я кивнула и пошла за ним по утоптанной тропинке к морю. Потом мы лежали на теплом песке и смотрели, как солнце в красно-золотом ореоле опускается в волны. Я молчала, боясь нарушить эту гармонию, боясь, что он вдруг встанет и уйдет навсегда, и все вернется на круги своя.
Но он не встал и не ушел. Он лежал рядом со мной, глядя в небо. Его молчание казалось вдохом – вдохом, который делают, прежде чем сказать что-то очень важное. Наконец полоска солнца исчезла за горизонтом, и он повернулся ко мне. Я решила, что он сейчас заговорит, но вместо этого он опустил с плеча тесемку летнего платья. И я подумала – вот оно. Этих чувств я ждала всю свою жизнь, это то, о чем шепчутся девчонки в школе, то, о чем поют в песнях и пишут в стихах. Вот оно. Вот он.
Но теперь солнца нет, сейчас зима, и мне очень холодно. И я совсем не уверена, что была права.
