Я отвел глаза и уткнулся в учебник. Прозвучал звонок, и мы вышли во двор, где гуляли старшеклассники. Снег стал очень скользким. Я осторожно добрался до стены часовни и стал отсчитывать шаги. От стены часовни до стены класса рисования было сто пятьдесят два шага. Если у меня получалось сто пятьдесят один или сто пятьдесят три, этот переход не считался. К концу перемены нужно было сделать сорок таких переходов. Если я успевал сделать лишь тридцать восемь, то на следующей перемене я должен был пройти, кроме положенных сорока, еще два штрафных.
Я отсчитывал: "р-раз, два, три, четыре...", когда ко мне подлетел Ганс Вернер. Рыжий, смеющийся, он подхватил меня под руку и потащил за собой, крича:
- Старина! Знаешь, что было!
Я сбился со счета, вернулся к стене часовни и начал снова: "раз... два..."
- Вот, гляди! - сказал Вернер, указывая рукой на глаз. - Это отец!
Я предпочел остановиться.
- Он тебя бил?
Вернер захохотал:
- Ха-ха! Бил!.. Это не то слово, старина! Задал мне колоссальную взбучку! А знаешь, за что? - продолжал он, хохоча как сумасшедший. - Я... ха! ха!.. я... разбил... вазу... в гостиной...
Затем он выпалил одним духом, уже не смеясь, но с удивительно радостным видом:
- Я разбил вазу в гостиной!
Я снова принялся про себя отсчитывать шаги: "три, четыре, пять..." - но вдруг остановился. Мысль, что можно радоваться, совершив такое преступление, поразила меня.
- И ты признался отцу?
- Признался? Что ты! Старик сам до всего докопался!
- Старик?
- Ну, отец!
Вот как! Он называет отца "стариком" и, что удивительней всего, в эту до невероятности неуважительную кличку он даже вкладывает какую-то нежность.
- Он, видишь ли, учинил небольшое следствие... Ну и дошлый у меня старик - все узнал!
Я смотрел на Вернера - его рыжие волосы пламенем горели в солнечных лучах, он пританцовывал на месте и, несмотря на подбитый глаз, вид у него был такой счастливый! Вдруг я спохватился, что не считаю шаги. Мне стало не по себе, и я бросился к стене часовни.
- Эй, Рудольф! Куда тебя несет? - не отставая от меня, на бегу проговорил Вернер. - Чего ты бегаешь? Сегодня так скользко, что и шею недолго свернуть.
Не отвечая, я снова стал к стене и начал отсчитывать шаги.
- Так вот, - продолжал Вернер, машинально шагая со мной в ногу, - ну и отделал же меня старик! Вначале он это вроде для смеха, но когда я лягнул его в ногу...
Я остановился, совершенно ошеломленный.
- Что? Ты ударил своего отца?
- Ну да! - сказал Вернер и засмеялся. - Посмотрел бы ты, как он обозлился! Как принялся меня дубасить! Ну и отделал же он меня, старина! Уж он дубасил, он дубасил! А под конец уложил меня нокаутом!..
Он опять разразился смехом.
- ...так уложил, что сам испугался! Стал прыскать меня водой, коньяком поил - не знал, бедняга, что и делать!
- А потом?
- Потом? Ну я надулся, конечно.
- Ты - надулся?
- Ну ясно. Он еще больше расстроился и в конце концов пошарил на кухне и притащил мне пирожное.
- Тебе, пирожное?
- Ну да. И тогда, послушай-ка, что я сказал ему! "Раз так, - сказал, я и вторую вазу кокну!.."
Я остолбенело уставился на него.
- Так и сказал? А он что?
- Он засмеялся.
- Засмеялся?
- Старик так и закатился! Аж до слез... А потом говорит... Ну не вредный ли старик, а?.. Потом, значит, говорит: "Ах ты поросенок, если ты это сделаешь, я подобью тебе второй глаз!"
- Ну а потом? - спросил я машинально.
- Я засмеялся, и мы стали играть.
Я смотрел на него, разинув рот.
- Стали играть?
- Да!
И он с восторгом добавил:
- Поросенок! Он называет меня поросенком!
Я наконец вышел из оцепенения и только тут заметил, что опять не считаю шаги. Я взглянул на часы. Прошло уже полчаса перемены. Я опаздывал самое меньшее на двадцать переходов. Со штрафными это составляло уже сорок. Я понял, что мне никогда не наверстать упущенного. Меня охватил ужас, и я почувствовал ненависть к Вернеру.
- Что за муха тебя укусила? - проговорил Вернер, стараясь поспеть за мной. - Куда ты? Чего это тебя все время несет к этой стене?
Я не ответил и снова принялся считать шаги. Вернер не отставал от меня.
- Кстати, - сказал он, - я видел тебя сегодня утром в церкви. Ты каждый день там бываешь?
- Да.
- Я тоже. Почему это я никогда не встречаю тебя на обратном пути?
- Отец всегда после службы остается еще на десять минут.
- А зачем, если обедня кончилась?
Я резко остановился и спросил:
- А вы не молились... из-за вазы?
- Молиться? - переспросил Вернер, вытаращив на меня глаза. - Молиться? Из-за того, что я разбил вазу?
С отчаянием я заметил, что снова сбился со счета.
- Отвяжись!
- Скажи, а разве ты молился бы из-за какой-то вазы?
- Отвяжись.
Он отстал от меня, и я вернулся к часовне. Но он снова догнал меня. Стиснув зубы, я начал отсчитывать шаги. Минуту он молча шел рядом, потом вдруг разразился хохотом:
- Вот оно что! Значит, ты молился бы?
Я остановился и бросил на него злобный взгляд.
- Не я! Не я! Мой отец молился бы.
Он удивленно посмотрел на меня.
- Твой отец?.. - он захохотал еще сильнее. - Твой отец? Вот умора! Твой отец молился бы потому, что ты что-то разбил!
- Замолчи!
Но он уже не мог остановиться.