Смерть - мое ремесло

Я выбросил окурки из пепельницы в корзину для бумаг, положил в пепельницу письмо с конвертом и поднес зажженную спичку. Когда вся бумага превратилась в пепел, я поднял штору, открыл окно и развеял пепел по ветру.

Вернувшись к письменному столу, я сидел минуту, ни о чем не думая. Затем вспомнил о револьвере Зецлера, вынул его из своей кобуры и положил в ящик стола. Я внимательно осмотрел один за другим все ящики и наконец нашел то, что искал, - бутылку водки. Она была едва начата;

Я встал, вылил две трети бутылки в раковину, облил спереди, около самого ворота, китель Зецлера водкой, открыл кран умывальника и спустил воду, закрыл бутылку и поставил ее на письменный стол. В ней оставалось еще немного водки.

Отодвинув дверную задвижку, я закурил сигарету, сел за письменный стол и стал ждать. С того места, где я сидел, тела Зецлера не было видно. Взгляд мой остановился на его шинели. Она висела на вешалке справа от двери. На спине она топорщилась - Зецлер сутулился.

В коридоре раздались шаги. Первым, с бледным, взволнованным лицом, вошел Хагеман, за ним - лагерный врач гауптштурмбанфюрер Бенц. Последним, возвышаясь над ними на целую голову, следовал Луек.

- Но как же?.. Как же это?.. Не понимаю... - забормотал Хагеман.

Бенц нагнулся, приподнял веки покойного и покачал головой. Выпрямившись, он снял очки, протер их, снова надел, провел рукой по своим блестящим седым волосам и молча сел.

- Можете идти, Луек, я позову вас, если будет нужно, - сказал я.

Луек вышел, Хагеман не шелохнулся. Он все еще не мог оторвать глаз от распростертого на полу тела.

- Слов нет, это большое несчастье, - сказал я и продолжал: - Я прочту вам рапорт Луека.

Я заметил, что все еще держу в руке сигарету, и почувствовал неловкость. Отвернувшись, я поспешно придавил ее в пепельнице.

Зачитав рапорт Луека, я обратился к Бенцу:

- А ваше мнение, Бенц?

Бенц взглянул на меня. Ясно было, что он все понял.

- По-моему, - сказал он, - это несчастный случай.

- Но как же?.. Как же это?.. - растерянно забормотал Хагеман.

Бенц указал пальцем на бутылку водки.

- Он хватил немного лишку по случаю праздника, пошел завести мотор, морозный воздух одурманил его, он потерял сознание - и уже не проснулся.

- Не понимаю, - сказал Хагеман. - Обычно он почти не пил...

Бенц пожал плечами.

- Понюхайте.

- Но все же, если мне будет дозволено, - запыхтел Хагеман, - здесь что-то не так... Что-то странное... Почему Зецлер не вызвал, как всегда, шофера? Чего ради он сам взялся заводить машину...

Я с живостью заметил:

- Вы же знаете, Зецлер никогда ничего не делал, как все люди.

- Да, да, - отозвался Хагеман, - это был, так сказать, музыкант.

Он посмотрел на меня и поспешно добавил:

- Разумеется, я тоже думаю, что это несчастный случай.

Я встал.

- Поручаю вам отвезти фрау Зецлер домой и известить ее о случившемся. Возьмите машину. Бенц, я хотел бы иметь завтра утром ваш рапорт, чтобы присоединить его к своему.

Бенц поднялся и кивнул головой. Они вышли, я позвонил в лазарет, чтобы прислали санитарную машину, и, сев за письменный стол, начал составлять рапорт.

Как только санитары вынесли труп, я закурил сигарету, открыл настежь окно и снова сел за машинку.

Немного погодя я снял телефонную трубку и позвонил оберштурмфюреру Пику на квартиру. Мне ответил женский голос. Я сказал:

- У телефона штурмбанфюрер Ланг. Не могли бы вы позвать мне вашего мужа, фрау Пик?

Я услышал стук трубки - ее положили на стол - и звуки шагов. Шаги удалились, где-то хлопнула дверь, мгновение было тихо, затем внезапно холодный, спокойный голос произнес совсем рядом со мной:

- Оберштурмфюрер Пик слушает.

- Я не разбудил вас, Пик?

- Никак нет, господии штурмбанфюрер. Мы только что вернулись.

- Вы уже в курсе дела?

- Так точно, господин штурмбанфюрер.

Я продолжал:

- Я вас жду завтра в семь часов утра в своем кабинете.

- Ровно в семь я буду у вас, господин штурмбанфюрер.

- Я намерен перевести вас на другую работу.

Наступила небольшая пауза, и голос Пика произнес:

- Слушаюсь, господин штурмбанфюрер.

Два больших крематория были закончены до срока. И 18 июля 1942 года рейхсфюрер лично прибыл на их открытие.

Машины с официальными лицами должны были прибыть в Биркенау в два часа пополудни. Но в половине четвертого их все еще не было. Это опоздание едва не послужило причиной серьезного происшествия.