Я дёрнулся и застонал от боли в затылке, в глазах потемнело и пришлось опереться о стену. Всё равно из этого положения я ничем ей не помогу. Остаётся надеяться, что я научил её всему и она догадается скрыться в нужный момент. С ней Тихий, надеюсь, он поможет. Не думаю, что он замешан во всей этой игре, хотя теперь ни в ком нельзя быть уверенным.
Лия, как же так? Неужели нельзя было поступить иначе? Уроды, привыкшие повелевать! Все вокруг должны плясать под их дудку, а если что-то идёт не так, как они того желают, значит, последует наказание. Жестокое, бескомпромиссное, чтобы другим неповадно было.
Ладно, пока я жив, остаётся надежда. Вот только что я могу? Эти люди имеют безграничную власть.
Стоп, а ты кто?! Скольких ты убил?! Неужели нет способа убрать и этих? Конечно, есть. Убить можно любого, без разницы, как высоко он забрался, неважно, сколько телохранителей вокруг, да пусть хоть живёт в танке, убить всё равно можно. Просто для некоторых целей, придётся потратить чуть больше времени.
*****
Когда вокруг только темнота, ощущение времени пропадает. Зрение вернулось не сразу, честно говоря, я даже не заметил, как это произошло, за своими раздумьями. Просто вдруг осознал, что я снова вижу чёрно-белые очертания предметов.
Меня кормили дважды в день. Какая-то баланда, непонятно даже из чего она приготовлена, однако я ел всё, что мне подавали. Силы нужны, не известно ещё, что мне приготовил этот извращенец. Ярг довольно изобретательный, если дело касается издевательства над человеком.
Я даже вынужден был признать, что он умнее и хитрее меня. Как красиво переиграл, даже зависть берёт. На двести процентов уверен, что он уготовил для меня что-то вкусненькое, что-то способное потешить его самолюбие и насладиться моими страданиями. Время покажет, главное — оставаться живым.
Меня раздели догола, сняли даже протез и теперь только культя была свободной от оков. На неё невозможно надеть кандалы. Однако скованы оказались ноги и левая рука, а на культе нет пальцев, чтобы помочь себе выбраться. Да и смысл?
Ну, выберусь я из цепей, а дальше что? Ко мне даже ни разу тюремщик не вошёл, молча открывается дверца в самом низу и туда же просовывается миска с непонятным варевом. Со мной никто не разговаривает, не отвечает на вопросы, все происходит в полном молчании.
В первый раз я даже не понял, почему не получил еду, после того как открылась дверца. В неё полезла рука и пошарила в поисках посуды, а не нащупав её, захлопнулась. Я ждал, но продолжения, или каких-то объяснений не последовало, как и ужина.
Дошло до меня лишь на следующий день, когда снова открылась дверца и по полу зашарила рука. Я едва успел подсунуть под неё миску.
Удивительно, но такое положение лишает человека возможности соображать. Мысли в голове практически отсутствуют, потому что нет никаких новостей. Здесь не происходит ничего и это отупляет. Мозг должен получать информацию, любую, хоть смену дня и ночи, всё что угодно. Но здесь её нет и мыслительный процесс, который совсем недавно был бурным, начинает угасать, на его место приходит апатия, полное безразличие ко всему.
— Сколько времени прошло? — спросил я у себя самого, сидящего напротив.
— А какая разница? — пожал я плечами.
— Ну, хоть что-то должно тебя волновать? — задал я себе вопрос. — Ты не можешь вот так лежать на полу и гадить в угол.
— А что делать? — удивился я. — Какие ещё есть варианты?
— Ты можешь прекратить всё это, — пожав плечами, ответил другой я, — Всё просто, ведь ты давно смотришь на этот ржавый, обломанный крюк в стене. Встань и порви вены на запястье.
— Я не хочу умирать, — покачал я головой в ответ, — у меня ещё остались здесь дела.
— Какие? Гадить в углу? — засмеялся я. — Или ты надеешься выйти? Он тебя не выпустит, никогда.
— Ты не можешь знать этого наверняка, — не согласился я с собой, — ты даже не знаешь, сколько времени прошло.
— А что это меняет? — усмехнулся другой я. — Ну вот узнаешь ты, что прошло две недели, и что?
— Две недели это очень мало, — задумавшись, ответил я, — это ещё рано.
— Рано? — засмеялся я. — Пора уже признаться, что твоя жизнь закончена. Ты сходишь с ума. Всё это можно прекратить за одно движение.
— Нет! Заткнись, тупой урод! — закричал я на себя. — Отвали от меня!
— Пф-ф-ф, — фыркнул другой я, — не больно-то и хотелось.
Он поднялся с пола, погремел цепями и ушёл в угол. Там лёг, свернулся калачиком, тяжело вздохнул и растворился в воздухе, вновь оставив меня в полном одиночестве.
Я хихикнул, затем ещё раз и ещё. Уже через несколько ударов сердца я хохотал до боли в животе, а затем уснул.
Кто-то щекочет мой нос? Культёй я попытался почесать его, но уткнулся во что-то мягкое и это что-то меня укусило. Я едва успел отдёрнуть руку и подскочил.
Крыса, она противно взвизгнула и, отлетев в сторону, вжалась в угол, ощерила свои зубы и приняла угрожающую позу.
— Не бойся, — заговорил я с ней, — я хоть и человек, но не обижу тебя.
Я сел спиной к стене и поджал колени. Тело уже перестало болеть от того, что я сплю на каменном полу.