Смерть мужьям!

Блестящие бусинки грызуна трепетно смотрели на людей, которые так мало обращали внимания на такую хорошую крысу. Животному хотелось общения, но она была слишком хорошо обучена смирному поведению.

– Чтобы определить личность, потребуется время, – сказал Лебедев. – Если о пропаже не сообщат родственники, придется давать объявление в газете и устраивать открытое опознание. Меньше чем на неделю не рассчитывайте, коллега.

Если бы Ванзарову предложили на выбор: все богатства мира или услышать этот скромный эпитет из уст великого криминалиста, юноша не раздумывал и мгновения. Да за такое счастье стоило терпеть еще месяц каторги в участке. Его назвал «коллегой» сам Лебедев! В небесах вспыхнул транспарант: «Родион – все-таки великий сыщик!». Но юноша отогнал счастливое видение поскорей. И очень вовремя. Дверь медленно приоткрылась, в проем сунулось елейное личико чиновника Матько:

– Родион Георгиевич, извольте в кабинет для допросов.

– Зачем? – дольно грубо спросил Ванзаров.

– Ну, как же, сам господин пристав вам место уступили.

– Да в чем дело?

– Вас там ожидают.

– Меня?

– Разумеется – вас. Пришла дама, которой требуется самый лучший сыщик, а вы у нас один такой, – и Матько растворился вместе с улыбочкой.

– Все-таки крысы порядочнее людей, – вдохнул Лебедев. – Идите уж, лучший сыщик, я тут еще поколдую. Может, покойничек чем-нибудь поделится любопытным.

Внезапно Родион ощутил, что слово «сыщик» перестало приятно возбуждать и щекотать. Практически начисто.

8

Комнатка для допросов была устроена как нельзя хуже – на втором этаже, где было еще жарче, но зато по соседству с кабинетом самого пристава. Ванзаров решительным образом распахнул дверь, намереваясь быть строгим и солидным чиновником полиции, тем более для особых поручений, но застыл как столб, задохнулся и ослеп. На краешке протертого кресла, сносившего бессчетное количество задов жуликов, воров, убийц и прочих отвратительных личностей, помещалось создание неземной красоты. В абрисе солнечного света, лившегося из окна, она показалась Родиону творением совершенно бесподобным, перед которым хотелось упасть на колени. Но будущий великий сыщик, все же сдержался, насупил брови и для солидности хмыкнул. От дамы мучительно и призывно веяло модным ароматом «Черная маска».

Чтобы пояснить внезапную слабость Родиона Георгиевича, следует несколько бесцеремонно влезть в его частную жизнь. Ну, что тут поделать, автора не выбирают. Так вот... К возрасту, в котором иные ретивые самцы уже обзаводятся законным потомством, Родион все еще пребывал в состоянии, какое деликатно можно обозначить «романтическим туманом». Не то, чтобы он избегал женщин, или, упаси бог, тянулся к своему полу. Совсем напротив, в мечтах позволял разнообразные шалости и трюки, но как дело касалось реальной барышни, трусость, переходящая в панику, овладевала стальным сердцем юного чиновника. Быть может, виной всему была его матушка, которая прилагала чрезмерные усилия на то, чтобы младший сынок поскорее надел ярмо семейной жизни. В каждой девушке Родион стал видеть будущую супругу, что приводило к легкой панике. Уж чего он точно не хотел – так это связывать себя семейными обязательствами. Какая семья, когда карьера великого сыщика ждет в нетерпении. Попав в мучительное противоречие, Родион знал женщин только с теоретической стороны, неплохо представлял их анатомию, особенно в части трупов, но когда дело касалось живого объекта, всякий раз случалось недоразумение. Видя красивую барышню, Родион с ходу влюблялся, начинал фантазировать, но тут же вспоминал о семейном долге и мгновенно остывал.

Незнакомка в кресле не стала исключением. Уж слишком призывно изгибался стан, охваченный кушаком, а юбка... впрочем, ее туалет уже известен. Но в этот раз исцеление пришло стремительно: на безымянном пальчике блеснуло обручальное колечко, и сама дама, обмахиваясь платочком, обдала таким холодным, изучающим взглядом, что несгибаемый Ванзаров смутился некоторых потертостей сюртука и брюк. Заложив руку за спину и распрямив торс, как мог, он строго спросил:

– Чем могу служить?

Дама еще держалась за крайний предел терпения, за которым у женщин начинается безысходная истерика. Жара и шутки чиновников сделали своего дело. Ожидала увидеть солидного, взрослого господина, которому можно доверить свою беду, а предстал коренастый юноша, чуть более полноватый, чем требовала мода, похожий на добродушного медвежонка, гладко выбритый, в несвежем костюме, возомнивший о себе невесть что, но при этом нервный девственник. Уж это дамы умеют почуять особым чутьем. Представший субъект не понравился прекрасной шатенке. Она не сочла нужным скрыть презрение и, скривив губки, спросила:

– Вы что, сыщик?