Смерть мужьям!

Первым на царапанную столешницу кофейни лег сахарок «Грановская». Рядом поместилась «Делье». Капелька легла между ними, а чайная ложечка соединила черной стрелкой Аврору с Еленой. Несомненно, жена адвоката спланировала и почти осуществила изобретательное покушение на институтскую подругу. А что же Катя? Она не стала защищаться, хотя наверняка подозревала, откуда грозит опасность. Что сделала? Это простой вопрос. И ответ – прост.

Вторая капелька кофе, превратившись в узкую полоску, соединив сахарок «Делье» с новым кусочком по имени «Хомякова». Вот именно. Катя сделал то, что такая умная женщина, как она, не должна была натворить: приготовила убийство старой подруги. Но другой. И опять сорвалось. Причем покушение нелепое и глупое. Что же дальше?

Три белых кусочка манили продлить кофейные линии. Хомякова собирается убить кого-то еще? Логика говорит, что это неизбежно. Жертва из ее «круга», это, несомненно. Наверняка заказывает шляпки в «Смерти мужьям», и не знает, что ее подкарауливает опасность. Быть может, потому, что, в свой черед, и она планирует смерть другой подруги. А та, дальняя и неизвестная, – своей. И все они не выходят из сахарного круга. Кто они? Сколько их?

Ответ простой до умиления был в сахарных кусочках: они же одинаковые, все из одной сахарницы, то есть из Смольного института благородных девиц. Стоит сравнить список выпуска Грановской, Делье и Хомяковой с заказчицами шляпок, как круг резко сократится! Иначе и быть не может. И тогда найдется загадочная «Куничка», которая, должна пасть жертвой Хомяковой! Как же это просто!

Резким движением Родион добавил крошки сахара после «Хомяковой», и соединил всех кофейными линиями. Круг замкнулся. Чернильные стрелочки обрели смысл. Убийца Авроры запустил велосипедное колесо. Но двигается оно как-то криво, как у неумелого водителя: Аврора погибла, но убить Екатерину не смогла. Екатерина погибла, но отправить гадюку Анне – не сумела. Да и сама Хомякова, кажется, не очень преуспела в злодеянии. Может, выращивает под кроватью ядовитых пауков. Значит, есть еще кто-то, кто всякий раз восстанавливает ход колеса. И под его рукой пал Паша, дрессировщик Гоголя.

Объяснив это сахарным персонажам, Родион сразу нашел ответ, почему чиновник-велосипедист был обречен. Логика настолько проста, что не заметить ее мог только будущий великий сыщик. Один ответ родил множество тревог. Несомненно, что Хомякова постарается кого-то убить. Скорее всего, у нее ничего не выйдет. Но невидимый дирижер опять подправит новичка: Анна и все, кто стоят в очереди за ней, подвергаются нешуточной опасности. Спасти их можно, узнав только, кто они. Хомякова и под пыткой не признается в подготовке злодеяния. Филеров, чтобы за ней следить – нет. Но как же...

Родион даже запнулся, чуть не упустив самый важный и простой вопрос: как крутильщик колеса так близко подходит к жертвам, а его никто не видит? В чем тут хитрость?

Остаток стылого кофе сиротливо плескался на дне. Но Ванзарову было не до него. Бросив щедрый полтинник на чай, он выскочил на Невский проспект. Сахарные крошки, так много послужившие сыску, безжалостно смела тряпка холеного официанта.

9

Строгий секретарь нынче был почти шелковым, а покладистым – наверняка. Не задавая вопросов, впустил в приемную, поздоровался гостеприимно, извинился, что требуется мгновение, пока доложит, вернулся и пригласил гостя в кабинет. Словно Ванзарова уже давно и терпеливо ждали. А он все не шел и не шел.

На фоне окна, вдали которого неспешно парилась Фонтанка, возвышалось скульптура доктора в полный рост. Спокойствие, статность, и сила не свойственные многим знатокам нервных расстройств, порою нездоровым куда глубже своих пациентов, изливались магнетическими волнами, которым хотелось покориться и отдаться в рабство. На впечатлительные характеры женщины такой тип, должно быть, оказывает неодолимое впечатление. Чиновнику полиции стоило усилий, чтобы не растаять патокой. Тем более что Красавин одарил милой и печальной улыбкой под блеск пенсне, за которым можно было нафантазировать что угодно: от милосердного всепрощения до циничного интереса к очередному вывиху психики.

– Как славно, что не обманули моих ожиданий, – сказал он, жестом предлагая расположиться в упругом кожаном кресле, сам же сел напротив.

– К вам я решил заглянуть не более часа назад, – ответил Ванзаров, стараясь настроить душевный камертон на сложный разговор: не то, что лишнего слова не сказать – лишнего движение бровью не позволить. Но не упустил свежую коробку «Итальянской ночи» на столе. Все же много сладкого есть, доктор...

– О, вы ошибаетесь, Родион Георгиевич. Вы решили вернуться, как только покинули мой кабинет. Даже если не догадывались об этом.

– С чего взяли?

– Я умею различать своих пациентов, – Карсавин одарил невинной улыбкой. – Не принимайте это на свой счет. Видеть, что люди хотят на самом деле – моя профессия.

– И научили этому мадам Гильотон, которую при мне нещадно костерили?