Смерть мужьям!

Пока он пьет, позволим разъяснить один вопрос. Быть может, кто-то считает, что юный Ванзаров не там искал для себя взбодрение, а следовало ему затянуться папироской или уж трубкой. Приоткроем тайную причину. Как-то раз, только поступив в Департамент полиции, Родион решил, что пора обзавестись привычкой курить. Если студенческие годы пропали зря. Забег между папиросами, сигарами и трубкой, выиграл номер «третий». Родион отправился в табачную лавку, выбрал вишневую, изогнутую куриным бедрышком, и, прокашляв, да отплевавшись свое, начал курить. Сначала дома, затем на службе, а после и в общественных местах. Он честно не замечал, с каким удивлением рассматривали его прохожие. Действительно, не каждый день увидишь юнца, у которого изо рта дымит охотничий рожок. Счастье продлилось неделю. Заглянув к матушке на воскресный обед и, раскурив трубку, Родион был оглушен ржанием в стиле гусарской лошади, которое издал благороднейший Борис Георгиевич с другого конца стола. Давясь от смеха, старший братец заявил, что теперь население столицы может спать спокойно, благо появился наш местный Шерлок Холмс. Не имея возможности заглянуть во все сложности отношений Родиона с братом, остается признать: это было жестоким ударом. Ввернувшись в свою квартирку, Родион Георгиевич засунул трубку под гору старого хлама в кладовку и поклялся страшной клятвой, что отныне «никогда».

Вот, кстати, и он. Как жаль, что история трубки помешала заметить, когда Родион принял важнейшее решение. А он его уже принял. Не обладай мы особыми правами заглядывать куда хотим, и так было бы ясно: юноша принял самое важное решение в своей жизни. И сделал это так лихо, что сам себе удивился. Утро приблизилось незаметно. Откладывать решение на час, а тем более день, не следовало. Вернее, он бы просто не вытерпел, лопнув от переполняющих чувств.

Окатившись ледяной водой, так что пол на кухне покрылся тонкой лужицей, Родион нашел последнюю чистую рубашку (опять забыл вовремя к прачке), очистил все тот же парадный костюм, слегка помятый вечерней кутерьмой, и стремительно выбежал на улицу, чтобы случайно не наткнуться на отца юного добровольца, идущего на помощь братьям-французам.

В этот час торговля на Сенном рынке не смогла удовлетворить аппетиты разгоряченного юноши. Пришлось схватить, что было: куст садовых цветов в добрый обхват, и отловить сонного извозчика.

Портье Бирюлькин, господин плотных форм и розовых щечек, умел оценивать посетителей с краткого взгляда. Он понял, что юноша в костюме с букетом, но без шампанского настроен настолько серьезно, что барышне несдобровать. Действительно, мальчишка спросил, в каком номере проживает госпожа Ухтомская. Проверив по книге записей, хотя и так помнил, Бирюлькин сообщил, что такая дама у них не числится. В этом не было ничего странного: в меблированных комнатах, в отличие от гостиниц, паспорт не спрашивали, считая, что постоялец будет пребывать долго, и так никуда не денется, дама могла назваться любой фамилией. Юноша оказался настойчив. Борясь с букетом, выразительно описал даму, на которую Бирюлькин засматривался и строил невольные планы, особо отметив наличие велосипеда «Рудж». Соперника можно было срезать, но портье сжалился и назвал номер на втором этаже, лучший в их заведении.

Успокоив дыхание, Родион вознес руку и вежливо постучал. Каждая секунда томительного ожидания казалось пыткой. Наконец, за дверью встревоженный голос спросил «что угодно». Гость назвался. Тот самый необыкновенный, волшебный, восхитительный голос раздраженно выпалил «ах, боже мой», последовала невнятная возня, и Родиона попросили немного обождать. Все ясно: неурочный визит к даме утром, она не готова, еще не зная, какое счастье ожидает ее за дверью.

Софья Петровна не заставила долго ждать. Приоткрыв створку и осмотрев, впустила нежданного. Родион отметил, что барышня успела одеться в роскошное вечернее платье и причесаться, как мило и быстро у нее получилось. Скорее по привычке, чем желая смутить, Родион огляделся. Просторная гостиная имела вид, словно ее хозяйка развлекалась все утро тем, что выворачивала чемоданы. Кучи платьев, корсажей, юбок и прочих женских принадлежностей оккупировали все свободные места. На ближайшем кресле возлежала пара шляпок, одна в шу и лентах, другая с милой, но скромной эгреткой в виде букета райских яблочек. Видимо, стесняясь беспорядка, Софья Петровна прикрыла створку массивного платяного шкафа, убрала стопку чего-то в кружевах и предложила садиться. Родион плюхнулся в кресло. Сообразив, что в гостях невежливо держать букет, он кое-как выдавил «это вам». Приняв цветы, Софья Петровна спрятала в них свое прекрасное лицо, неиспорченное даже утром, вдохнула, поблагодарила, добавив «как это мило с вашей стороны».

Сказав «пора», Родион попытался издать осмысленный звук, но вылетел шершавый кашель. Совладав, он принял смиренную позу и сказал:

– Мне нужно с вами переговорить.

Софья Петровна смолчала, что было к лучшему. Родиону следовало, как можно скорее, опустошить себя.