Смерть на фуршете

Один из пристроившихся к их столику журавлей тем временем нежно приветствовал ее спутника, согнувшись едва ли не пополам, — он был на полторы головы выше Трешнева, обладателя вполне достойного мужчины роста.

— Андрей, выглядишь замечательно! По всему видно, дела идут неплохо. — То, что дела идут не очень хорошо, предполагала этой самой своей женской сущностью только Ксения. — Хотя нам до них далеко, — кивнул длинный в сторону окруженных камерами финалистов. — Это мы тут серые журавли, по-латыни — grus grus. А они — уже в дамках. С венцом на голове.

Трешнев напряженно молчал. На лице его читалось брюзгливое несогласие: как видно, сравнение казалось ему неуместным.

— Да, grus grus, — продолжал журавлеобразный, представившийся детским именем Вова. — Оперение пепельно-серого цвета, затылок синевато-серый, на темени перья почти отсутствуют. — Не думай, я специально изучал: книжку для детей хочу наваять, про птичек. Там и серый журавль у меня будет.

Ваятель, обмакнув три свернутых воедино кружевных блинчика поочередно в мед, сметану и клубничное варенье, погрузил их в рот и продолжил, при этом сохраняя внятность речи:

— Премию объявили. Научно-популярную, для младшего школьного возраста. Изучал-изучал и вдруг понял: я и есть тот самый журавль, живущий в широком поясе Старого Света, от тундры до Сиама.

Автопортрет оказался точен. Сходство с означенным видом приятелю Трешнева придавали сизо-серый костюм и серая, слегка в голубизну рубашка.

Но Трешнев не журавль. Не журавль, даже если кому-то вздумается всех его собратьев по перу отнести к виду grus grus. Он — другой. Не серый, а венценосный. Тот самый, из Красной книги. И имел он в виду всех отмеченных, окольцованных, опремированных. Он еще проявит себя, заставит о себе заговорить…

Стая между тем увеличивалась.

К Трешневу удивительной катящейся походкой, заметно пошатываясь — но притом без тарелки, вилки или хотя бы стопки — устремился коренастый лысый очкарик бухгалтерского вида.

Остановился, ткнувшись академику-метр д’отелю в живот:

— Андрюша! Как я рад тебя видеть! Ты один?

— Когда я был один, Игорь?! Но Инесса не пришла. Но, может, еще появится.

— Так ее зовут Инесса… — бухгалтерская личность понуро откатилась в толпу, по-прежнему не извлекая рук из карманов своей мешковатой куртки из черной кожи подозрительно блестящего цвета.

— Что это за Игорь? — изумилась Ксения. — Из халявщиков?

— Ну, если Игорь — халявщик, то мы все здесь просто мародеры! Классик современного нонконформизма.

— Это оксюморон, — фыркнула Ксения.

— Игорь и есть оксюморон российской словесности! Неужели ты не читала его книгу «Как я и как меня»?!

— Представь себе!

— Значит, прочитаешь. Это незабываемо. Я тебе принесу.

— А почему ты ему сказал про Инессу?

— Влюбился. Игорь влюбился. Увидел Инессу на фуршете в ПЕН-клубе и уже не отходил от нее ни на шаг.

— Но она же на полторы головы его выше!

— Она, пожалуй, и меня выше. И главное, нравственно выше. Игорь сразу почувствовал, что без Инессы в лабиринтах нонконформизма ему будет некомфортно. Теперь ходит страдает.

— А что… Инесса действительно… может еще появиться?

— Увы… — вздохнул Трешнев. — Погрязла в школьных делах. Но не мог же я так, сразу, без подготовки, разочаровать влюбленного… В отличие от нас, она и вечером занята.

Но впасть в грусть Трешневу не удалось. Многие журавли, слетевшиеся к раздаче корма, подходили поздороваться, и вскоре она запуталась в новых лицах: Боря, Леша, Паша, Саша, еще один Боря и еще один Паша. У очередного Бори она простодушно, а на самом деле — после встречи с нонконформистом Игорем — с умыслом спросила:

— Вы кто?

И вдруг как из мраморного пола выросший академик-учреводитель Академии фуршетов Владимир Караванов, прежде ею не замеченный, посмотрел на нее укоризненно и произнес:

— Ксения, ты что? Это же не только наш действительный член Академии фуршетов, но и воспетый гением русского концептуализма Всеволодом Некрасовым поэт Борис Колымагин. Читала?

Кто
русский интеллигент?
Иван Телегин
и Борис Колымагин.

Борис Колымагин с любезной улыбкой склонил голову в полупоклоне.

— Поняла. — Ксения с покорностью кивнула в ответ. — Но где же тогда Иван Телегин?

— Здесь где-то, — махнул рукой Караванов. — Только что говорил с ним. Увижу — покажу. — Он помолчал, сострадающе глядя на Колымагина. — Вообще-то «Хождение по мукам» даже экранизировали. Несколько раз.

Ксения хмыкнула:

— Ну, ребята, у вас точно без стакана не разберешь, где литература, а где как бы жизнь!

Караванов был еще без тарелки и вилки — верно, только что пришел сюда, к фуршету, как и положено члену президиума Академии фуршетов. Огляделся и двинул к опустошаемым столам.

Наполнив тарелку провиантом, вернулся Трешнев. Не один, с каким-то Петрушей. Так и сказал:

— А это наш Петруша!

Заметив непонимание на лице Ксении, наклонился к уху и назвал фамилию известного критика, по совместительству — писателя. Они все тут были всем: критиками, прозаиками, журналистами, редакторами, поэтами, переводчиками, мужьями, героями-любовниками…