Смерть на фуршете

— Мы почти что из научных целей, — смутилась Карина. — Не голодны, что и говорить.

Она оглянулась на опустошенные фуршетные столы.

— А мы что, голодны?! — удивился Стахнов. — Просто собралась хорошая компания. Адриан, будешь? — Он впервые взялся за бутыль горилки. Хорошо, что литровая.

— Полстопки.

— А мне три четверти, — сказала Карина.

Выпили за кухни разных народов.

Супруги дегустационно закусили, наперебой дав превосходные характеристики как украинской домашней, так и кровянке.

— Ксения, ты что-то хотела сказать про «Радужную стерлядь», — вдруг напомнил Трешнев.

«Ну, если хочешь, чтоб я сказала, и не смотришь на меня испепеляюще, я скажу, хотя Стахнов совсем не аппетитно переглянулся с Клюшниковым».

Ксения, сославшись и на Инессу, рассказала и про разнородность частей премированного романа, и о том, что крымские главы написаны намного лучше всех остальных.

Адриан вдруг засмеялся:

— Всегда у нас так! Начали с прекрасных колбас, но обязательно сворачиваем на литературу. — Он внимательно посмотрел на Стахнова и Клюшникова. — Уже неделю хочу спросить, просто не догадывался кого. Не Сухорядову же! Теперь аромат колбасы вывел туда, куда надо. Вы-то, парни, знаете, что в этот последний горчаковский роман вмонтированы куски чужого текста?..

Изумление как трижды академика, так и академика-поэта было неподдельным.

— Какого текста, Адриан?! — спросил Клюшников.

— Ты хочешь сказать, что он еще и плагиатор?! — спросил Стахнов.

Они проговорили это одновременно.

— Почему «еще»? — спросила Карина.

— Я хочу сказать — и говорю следующее: читая роман «Радужная стерлядь», обнаружил в нем большие фрагменты текста, очень похожего на тот, что читал несколько лет назад в одном турецком романе… точнее, в переводе одного турецкого романа.

— В оригинале он называется «Kiził Kaya», — вставила слово Карина. — Перевели как «Красная скала», но Адриан посмотрел текст и предложил переводчице сделать «Кизиловую скалу»….

— Ты и турецкий знаешь! — восхитился Трешнев, пристально глядя при этом на Карину.

— Условно говоря… — замялся многодетный отец.

— Знает! — заверила Карина. — Но пока не нашел ему применения. Так вот, Адриан предложил «Кизиловую скалу», для свежести, потом вчитался и уточнил: «Кизиловый утес». Впрочем, дело не пошло. Да и трудно ему было пойти. У этой переводчицы муженек, я вам скажу, неприятнейшая личность. Хотя мне говорили, что в молодости он подавал грандиозные литературные надежды.

— Среди наших трудно найти такого, кто подобных надежд не подавал, — пробурчал Трешнев.

— Однако мы немного замечтались. — Угрюмый академик Стахнов показал глазами на бутыль, и Трешнев расторопно наполнил стопки, причем Адриану и Карине в соответствии с заказанными ранее объемами.

— Ну, за раскрытие тайны романа «Радужный утес, или Кизиловая стерлядь»! — воскликнул Трешнев.

— Не знаем мы этих тайн! — согласно проговорили Стахнов и Клюшников, с отчаянностью вливая в себя очередные глотки горилки.

— Да и нет их, — благодушно сказал Адриан. — То есть отчасти, конечно, есть. Надо разобраться, как куски этого «Кизилового утеса» попали в «Радужную стерлядь». А сам по себе перевод сделала жена этого Валентина… Как его фамилия, Карина? — отнесся полиглот к жене.

— Знаю я его фамилию… — проворчала Карина. — Задорожнев.

— Правильно, Задорожнев! — вдруг воскликнул Трешнев. — А жена его Махаббат. Из азербайджанок. По-русски, конечно, Маша. Как у них водится, знает несколько языков… А зачем он к вам пришел, Адриан?

— Как зачем? — удивилась Карина. — Мы тогда вслед за старшими детьми окончательно перебрались в Москву, Адриан искал деньги под какой-то международный литературный проект, собирал переводчиков. Москва — это ведь не наша тайга, а маленькая деревня. Ну, вот и вышел на нас Задорожнев, как медведь из тайги вышел.

— Паршивый довольно медведь оказался, — скривился Адриан. — Морочил мне голову про всяческие свои связи в финансовых и административных кругах… намекал на особое влияние своего папаши.

— Ну, про папашу Валя всегда героические былины рассказывает, — не удержался Трешнев. — Похвальное сынолюбие. Другое дело, что этот котелок с похлебкой нарисован на потрепанной холстине.

— Вот-вот, — кивнул Адриан. — Он во что бы то ни стало хотел этот «Кизиловый утес» издать, приводил мне каких-то усачей то ли из Гянджи, то ли из Ленкорани. Но потом, как слышал, влип с ними в какую-то историю с перепродажей поддельных документов — и канул. И слава богу! Но, понятно, этот роман я прекрасно запомнил — и вспомнил о нем, когда стал читать «Стерлядь»…

— Ну, ребята… — при этом Стахнов смотрел на Клюшникова. — Наливай, Андрюша.

— Но все же, Адриан, — Трешнев говорил это, разливая по стопкам, — в турецком романе, как понимаю, Турция, у Горчаковского — Крым. Почему ты решил, что именно перевод задорожневской жены перекочевал в «Стерлядь»?

— Ребята, у Адриана фотографическая память! — воскликнула Карина. — Он запоминает тексты целыми страницами…