Смерть на ипподроме

— Конечно... в определенных обстоятельствах мы... смотрим на случайные результаты сквозь пальцы...

— Вряд ли можно назвать случайными около тридцати скачек подряд, — воскликнул Корин. — Вы собираетесь это игнорировать?

— Я не могу отвечать на подобный вопрос, — запротестовал Дженкинсон. — Это противоречит судейской этике!

— Но что вы делаете в таких случаях? — спросил Морис.

— Я... то есть...обычно все это не бывает столь очевидным. Мне придется посоветоваться... с другими, прежде чем принять решение. Но здесь я не могу это обсуждать, — А где же? — настойчиво потребовал Морис. — Мы все знаем, что этот бедняга три недели назад упал с лошади и с тех пор, мягко говоря, скакал неудачно. Несомненно, вы это учитываете, когда рассматриваете результаты этих лошадей?

Пока камера остановилась на лице Дженкинсона, медлящего с ответом, голос Корина произнес:

— Очень интересно, что вы решите. Видите ли, одна из лошадей — из моей конюшни. И это было позорное зрелище. Больше я никогда не приглашу Финна. И не удивлюсь, если никто не пригласит.

Дженкинсон предупредил беспокойно:

— Я полагаю, что нам не следует называть имена. Морис вмешался быстро:

— Нет, нет, я согласен — не следует, Но дело было сделано.

— Ну что ж, большое спасибо вам обоим. Мне очень жаль, но наше время почти истекло... — он мастерски перешел к своим заключительным фразам, но я уже не слушал.

С Кориным вдвоем они вдребезги разбили обломки моей короткой карьеры. И пока в переполненном баре снова начались разговоры, я оцепенело встал и нетвердой походкой пробрался к двери. Группа болельщиков опустошала свои кружки, и до меня донеслось, когда я пробирался мимо:

— По-моему, они хватили через край!

— Еще и не так следовало, — возразил другой. — Во вторник я потерял на Финне десять фунтов. Он заслужил все, что теперь хлебает, спесивый гад.

Спотыкаясь, я выбрался на улицу, глубоко вдыхая холодный воздух и делая усилия, чтобы выпрямиться Легче всего сидеть и рыдать в канаве. Медленно побрел я назад, в темную пустую квартиру и, не зажигая света, повалился на кровать в одежде.

Маленькая комнатка была тускло освещена с улицы На потолке — косая тень от оконных переплетов. В голове стучало. Я вспомнил, как лежал здесь же, когда Грэнт стукнул меня по носу, Как я тогда пожалел его и как пожалел Арта Так все было легко и просто! Я застонал вслух, и этот звук потряс меня.

Путь из моего окна на улицу так заманчив. Пять этажей. Быстрый путь вниз.

В квартире, расположенной этажом ниже, били часы Они отбивали каждые четверть часа, и я отчетливо слышал это в притихшем доме. Десять, одиннадцать, двенадцать, час, два.

Тени от окна упорно привлекали взгляд. Пять этажей вниз... Но как бы скверно ни обстояли мои дела, я не мог избрать этот путь. Это не для меня. Закрыв глаза, лежал неподвижно. И в конце концов после долгих часов отчаяния, навалился тяжелый, утомительный, полный рваных видений сон.

Я проснулся. Часы пробили четыре. Головная боль отпустила. Голова была ясная и свежая, будто я из плотного тумана выбрался на солнце. Как спад температуры после лихорадки. v Где-то между сном и пробуждением я снова обрел себя.

Вернулась спасительная уверенность, что я тот же человек, каким себя считал, а не груда обломков.

А раз так, должно же быть какое-то объяснение всем моим неприятностям. И мне только — ТОЛЬКО!!! — нужно их найти.

Выяснилось, что мой желудок тоже пробудился и настойчиво стал требовать наполнения. Я притащил из кухни коробки с тертым сыром и засахаренными каштанами. Каким же голодным надо быть, чтобы в пятом часу утра захотелось съесть их.

Сжевал даже сладкие каштаны, увеличивающие вес.

Звезды потускнели, уступив место бледному лондонскому рассвету. Наступило утро, и я воспользовался советом, который недавно давал Грэнту.

Глава 9

Этого психиатра я знал всю жизнь — он был другом моего отца. Утренние часы он всегда оставлял для гольфа, но уже в восемь я позвонил ему на Уимпл-стрит.

— Могу ли я повидаться с вами, сэр?

— Сейчас? Нет. Суббота. Гольф.

— Пожалуйста... Это не займет много времени. Последовала короткая пауза.

— Срочно? — Прозвучали профессиональные нотки.

— Да!

— Тогда приезжайте.

Я взял такси, и он сам открыл мне дверь. В руках кусок торта с мармеладом. Знаменитый мистер Кладиус Меллит, которого пациенты видели лишь в полосатых брюках и черном пиджаке, сейчас снарядился играть в гольф: был в непромокаемых брюках и просторном норвежском свитере.

— Идемте наверх. — Он пронзил взглядом.

Мы вошли в столовую, где он усадил меня за овальный столик красного дерева, и, усевшись напротив, предложил чуть теплый кофе.

— Ну?

— Представьте себе... — начал я и замолчал.

— Теперь, когда я здесь, все уже не казалось мне таким простым. И то, что представлялось очевидным в пять утра, сейчас было полно сомнений.

— Если вам действительно нужна помощь, мой гольф обождет. Когда я сказал по телефону, что спешу, то я не видел, в каком вы состоянии... Ваш костюм выглядит так, словно вы в нем спали.

— Ну да, спал... Извините, что выгляжу так неопрятно.