Смерть на ипподроме

Джоан выключила радио.

— Ты окончательно решил ехать?

— Бесповоротно.

— Тогда, пожалуй... Я вчера смотрела эту передачу... «На скаковой дорожке»...

— Да ну!

— Если я дома, иногда смотрю ее с тех пор, как ты в ней начал участвовать.

— И что?

— Он, — теперь ей не надо было объяснять, кого она имеет в виду, — почти все время говорил о Зимнем Кубке: о лошадях и тренерах и т, д. Я все ожидала, что он тебя назовет, но он все насчет того, какая замечательная лошадь Образец, а о тебе — ни словечка. Он объявил: это такие важные скачки, что он сам лично будет комментировать финиш и возьмет интервью у победителя. И если тебе удастся выиграть — ему придется описывать, как ты это сделал. Что само по себе будет для него достаточно горькой пилюлей. А потом еще публично поздравлять тебя на виду у нескольких миллионов зрителей...

Я смотрел на нее пораженный.

— Грандиозная идея!

— Помнишь, как он интервьюировал тебя после той скачки на второй день Рождества?

— Это была та самая скачка, которая и решила мою судьбу, Слушай, но ты довольно старательно смотрела эти передачи!

Ее это немного озадачило.

— Ну... А разве не тебя я видела прошлым летом на своем концерте в Бирмингаме?

— А я-то думал, что прожекторы слепят вам глаза! — Я откинул одеяло. При свете дня черные брюки выглядели еще более несуразно, — Пожалуй, пора действовать. У тебя есть бинты и что-нибудь дезинфицирующее?

— Всего несколько обрывков эластичного пластыря.

— А бритва?

— Я снимаю ею с ног пушок, — извиняющимся голосом объявила она, — Я составлю список, что нужно, и сбегаю в аптеку. Я быстро.

Когда она ушла, я выбрался из постели и залез в ванну. Сказать это — просто, а сделать куда труднее. Ощущение такое, будто слишком старательная прачка пропустила меня лишний раз через отжимной пресс. Поразительно, что сотворил со мной Кемп-Лор при помощи столь примитивных средств. Я пустил воду, снял брюки и носки. Голубой свитер прилип к спине, а самодельные бинты — к запястьям. Пришлось улечься, не отдирая их, и ждать, пока они отмокнут.

Постепенно тепло сделало свое дело, и я смог шевелить плечами и поворачивать голову. Все добавлял и добавлял горячей воды, так что к возвращению Джоан лежал в кипятке по горло — даже пар от меня шел.

За ночь она высушила и отгладила мои трусы и брюки. Одеваясь, я наблюдал, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Завиток темных волос свесился на глаза, лицо сосредоточенное, рот решительный. Что за девушка!

Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором, Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения были легкими, и все она делала быстро и ловко.

— А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный...

— Ну, сейчас это какое-то желе, — вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.

Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище — особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.

— Нет, с этим я не справлюсь, — в отчаянии заявила она. — Ты должен пойти к врачу.

— Только вечером, — пообещал я, — А пока забинтуй-ка снова.

— Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!

— Я окуну их в таз с дезинфицирующим раствором, а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.

— Больно? (Я не ответил.) Конечно, больно. Глупости спрашиваю. — Вздохнув, она принесла таз, вылила в воду деттоль, так что она стала молочно-белой. И я окунул руки.

— Это предохранит от инфекции. А теперь... Аккуратные, плоские повязки. Как можно незаметнее.

Она заколола концы бинтов крохотными булавками, и белые, совсем узкие манжеты стали выглядеть опрятно. Под скаковым камзолом они будут незаметны.

— Отлично, — одобрил я, опуская рукава куртки, чтобы прикрыть их.

— А когда ты собираешься в полицию?

— Не пойду я туда.

— Но почему? Почему? — не могла она понять. — Ты можешь предъявить ему иск за нападение или за нанесение тяжких телесных повреждений. Или как там называется...

— Предпочту сражаться по-своему... Для меня невыносима даже мысль, что я должен обо всем рассказывать, да еще подвергаться врачебному осмотру, позволить себя фотографировать... Чтобы потом вся эта гадость появилась в газетах...

— Наверное, ты чувствуешь себя униженным... И в этом все дело?

— Может быть, — ворчливо согласился я. Она рассмеялась.

— Смешные все-таки существа мужчины!

Горячая ванна хороша, жаль, действует недолго. Надо закрепить достигнутое гимнастикой. А именно этого меньше всего желали мои измученные мышцы. Но я все же сделал несколько нерешительных движений, пока Джоан жарила яичницу. И после того, как мы поели, уже более решительно вернулся к своим упражнениям, Ведь если я, не достигнув гибкости, окажусь на спине у Образца — нет шансов на победу.

После часа интенсивной работы я все-таки добился того, что смог поднимать руки выше плеч.

Джоан убирала квартиру, а когда я делал передышку, спросила:

— Долго ты собираешься бить поклоны?