Смерть на каникулах. Убийство в больнице

– У нас складывается отчетливая картина, – задумчиво сказал Дэвид. – Как будто весь Уэйкли и даже Шорнфорд твердо решили не загромождать наш ум излишними аргументами и фактами. С одной стороны, мы видим необычайную любовь к Урсуле, выражаемую дядей Хьюбертом и старой няней, с другой – неприязнь к ней Реджинальда и его же переменчивость. В молодости он был, как намекнул наш викарий, повесой, затем перевоспитался – но. Это самое «но» никто не произносит, однако в глазах оно читается без усилий.

– А с другой стороны, насчет Хьюберта и няни – никаких «но». Привязанность дяди, видимо, перенесена на Урсулу с ее матери, насколько я могу понять.

– Это обыкновенный взгляд на вещи. С тем же успехом можно было бы предположить, что он будет к ней безразличен или даже возненавидит. Безразличен – поскольку женился вскоре после утраты всех надежд на свадьбу с матерью Урсулы, испытывать неприязнь – поскольку это брат-близнец увел его прежнюю любовь. Можно принять любую гипотезу, зависит от точки зрения. А Хьюберт сам ничего не выдает.

– Выдает няня, – сказала Джилл. – Давай еще погуляем, если ты не устал. Вечер такой прекрасный. Можем пройтись по полям, по той тропе, что проходит вблизи Мэнор-Фарм?

– Это значит – снова через деревню. Если кто-нибудь заметил наши передвижения и увидит, что мы через полчаса следуем обратно, нас сочтут чудаками.

– Я старалась утвердить тебя в этой роли, – ласково сказала Джилл. – Умный-умный, но слегка со странностями – перенапрягся, выполняя военную работу невероятной важности.

– Очень старалась?

– Я решила, что это хорошее прикрытие для тех придурковатых занятий, за которыми тебя время от времени будут заставать.

– Твоя система ценностей весьма своеобразна, но оттого не менее мне дорога.

– Помолчи, милый, и послушай. Я хочу тебе рассказать о старой няне. Или она совершенно здесь не важна?

– Не знаю. Но не исключаю. Могла положить отравленные сигареты в портсигар Алана Дункана, но, думаю, ее использовали втемную для передачи ему уже готовых сигарет.

– Она никому не позволит вытирать о себя ноги. Миссис Хеншоу сказала, что у нее есть воля и действенные способы настоять на своем. И она не выносит, чтобы о ней думали как о пенсионерке. В деревне она берет шитье, чтобы немножко подзаработать, и определенно чувствует, что свою долю обязанностей тянет полностью, еще и за некоторых служанок. Кроме того, она не признает свой почтенный возраст.

Они прошли через перелаз, оставив дорогу за спиной. Тропа за полем соединялась с той, что вела за усадьбу.

– Так что же с ее возрастом? – произнес Дэвид.

– Миссис Хеншоу сказала, что, когда они с Реджинальдом только сюда приехали после замужества матери Урсулы, она казалась средних лет, под пятьдесят. Но при переписи, случившейся через несколько лет, она указала тридцать. Вся деревня от души посмеялась. Это что такое?

Услышав выстрел, они остановились на тропе, оглядываясь. Поля вокруг были пусты, впереди виднелась Мэнор-Фарм.

– Реджинальд, полагаю, – ответил Дэвид. – Охотится на кроликов.

Они пошли дальше.

– Это еще не конец, – продолжила Джилл. – Самый смех был потом. Миссис Хеншоу однажды разговорилась с Урсулой и няней, встретившись в Шорнфорде за покупками. Как всплыла тема возраста, она не помнит, но это было через много лет после переписи. И няня, глазом не моргнув, сказала: «Конечно, мне было только двадцать, когда я стала работать у Фринтонов». Миссис Хеншоу так опешила, что едва не ахнула вслух. Когда Фринтоны сюда переехали, Реджу было восемь, так что мистер Фринтон ее нанял как минимум в сорок. Это очень удобно – после утраты жены поручить маленького сына пожилой женщине. Но она совершенно спокойно сняла себе десять лет по сравнению с указанными в переписи и почти тридцать со своего истинного возраста! Даже Урсула едва удержалась от смеха, говорит миссис Хеншоу, хотя она была тогда еще совсем маленькой. Они даже не решились переглянуться.

– Да, это персонаж, – согласился Дэвид. – Вот интересно…

Его речь оборвали два неожиданных и тревожных звука: хлопок выстрела и сразу – отрывистый звук, будто кто-то хлестнул бичом по живой изгороди. Дэвид перекинул пиджак через руку, потому что было жарко, и сейчас медленно поднял его с озадаченным лицом.

– Великовато для охоты на кроликов, – мрачно сказал он, показывая две дыры от пробивших сложенную ткань пуль.

В следующую секунду он потащил Джилл через просвет в изгороди в сухую канаву за ней.

– Пригнись! – прошептал он и, осторожно выглянув, стал смотреть и слушать.

Со стороны фермы послышались шаги. Человек нерешительно помедлил и двинулся обратно. Дэвид увидел, как мелькнули большие сапоги под брючинами форменных штанов ополченца.

Когда шаги стихли, Уинтрингемы поднялись и отряхнули от мусора волосы и одежду.

– Кто это был? – спросила Джилл. Она побледнела и дрожала.

– Реджинальд. Слава богу, что без собаки. – Он поднял пиджак на вытянутой руке и, хмурясь, ощупал дыры. – Но зачем, не могу понять? Конечно, мундир ополченца – отличная предосторожность, триумф воображения. Но я не вижу смысла.