Смерть на каникулах. Убийство в больнице

– Я познакомился с Урсулой в Лондоне четыре месяца назад, когда был в отпуске. Она жила у своих друзей Каррингтонов. Мы с Роем Каррингтоном приятели, Урсула была знакома с Марджори, его сестрой. Каррингтоны иногда гостили в Уэйкли и сказали мне, что у Урсулы бывают сердечные приступы, если она слишком переволнуется, и поэтому они не особенно любят выходить. Сдружились они несколько лет назад, Рой тогда довольно сильно ею увлекся. Но его охладила болезнь Урсулы, да и вообще это было не так уж серьезно, так что вскоре прошло. Урсула в прошлом году много ездила в город и останавливалась у Марджори, потому что ей до смерти надоело жить в деревне и ничего не делать. Ее отпускали в магазин местной Женской добровольной службы в Шорнфорд раз в неделю, но это, естественно, не соответствовало ее идее работать ради нужд войны. Наконец она прошла свое призывное собеседование и сказала, что хочет трудиться в какой-нибудь из служб. Однако ее родные это дело прикрыли с помощью жесткого письма от семейного врача в Уэйкли. Именно тогда Урсула поклялась, что больше ни дня не будет жить в доме, ничего не делая. Она намеревалась поехать в Лондон к Каррингтонам и попробовать поступить в какое-нибудь подразделение ПВО. Вы, наверное, помните – тогда под Рождество резко усилились налеты на город. Все родственники говорили, что ей не миновать фатального сердечного приступа, но она не реагировала. Несколько раз выходила с Марджори Каррингтон, работавшей в передвижной столовой, и делала что-то полезное, пока ее не заметили и не отправили домой. Мы в то время много с ней виделись и почти сразу заключили помолвку. У меня создалось впечатление, что она совершенно здорова, и я был твердо намерен выяснить этот вопрос раз и навсегда. Я отвел ее к доктору Клеггу, и он осмотрел Урсулу по всем параметрам – по полной программе. Как я и думал, сердце у нее оказалось не хуже моего, а меня на медосмотры гоняли столько, что на всю жизнь хватит – на мою, надеюсь, точно. Вооруженная результатами осмотра, она вернулась в Шорнфорд тайно от родственников, предъявила заключение Клегга и попросила пересмотреть ее дело. Она была старше двадцати одного года, могла действовать без согласия Уэйкли. Местная биржа труда дала ей возможность подать заявление в ВААФ, и первое собеседование прошло хорошо. У нее были все шансы пройти медкомиссию. Мы так радовались, что решили съездить в Уэйкли и огласить нашу помолвку.

Алан замолчал, глядя перед собой, сквозь Дэвида, куда-то за пределы комнаты, где они сидели.

– И новости были восприняты благосклонно? – ровным голосом спросил Дэвид.

– Вежливо, скажем так. Ее дядя, старый Хьюберт, в первый вечер прочел мне лекцию о больном сердце вообще и о его влиянии на Урсулу в частности. Я ответил контрлекцией по тезисам, предложенным Эндрю Клеггом, но не сказал, что водил Урсулу к специалисту. Он заявил, что имеет куда более долгий опыт жизни и болезни, чем у меня, но понимает мои чувства.

– Ему было неприятно, что вы сделали собственные выводы по поводу сердца Урсулы?

– Напротив. Он даже сказал, что это убеждает его в серьезности моих намерений и я первый из ее поклонников, который не исчез, выяснив общее состояние ее здоровья.

– Это было до того, как у нее произошел приступ во время вашего визита?

– Это было в первый вечер. А так называемый сердечный приступ у нее случился через два дня.

– И дядя Хьюберт сказал тогда: «Я вам говорил».

– Потом сказал. Когда это произошло, его не было. Дома находился Реджинальд, взявший выходной на своей ферме. – Дункан при этих словах сурово посмотрел на Дэвида.

– У вас есть какие-то основания подозревать Реджинальда? – поинтересовался Дэвид.

– Ничего определенного. Просто с самого начала мне этот зануда не понравился. Но мне было совершенно не к чему придраться, кроме того, что он все время болтался в доме и в саду, и мы с Урсулой то и дело на него натыкались. Она тоже заметила, что он будто лез на глаза, и это ей действовало на нервы. В детстве он плохо с ней обращался. Она на восемь лет моложе, и, приезжая из школы, он немилосердно дразнил ее. Видимо, от скуки, ну и есть в нем что-то от обыкновенного хулигана. Она сказала, что с началом войны он изменился в лучшую сторону, но все равно никогда ей не нравился, и мне, наверное, это отчасти передалось. В общем, мне хотелось бы узнать о нем чуть больше. Это единственный человек, которого хоть как-то можно назвать врагом, из всех обитателей Уэйкли.

– Вы готовы так его назвать? Ведь дразнилки в детстве вряд ли могут перейти в постоянную серьезную вражду. Чтобы быть врагами, нужны нешуточные травмы для обеих сторон и взаимная неприязнь. Может быть, у вашей жены и осталась детская антипатия, но у Фринтона точно никакой.

– Осталась, и еще какая! Приличных размеров. Вы, вероятно, не знаете, но Уэйкли – целиком и полностью – принадлежало Урсуле.