Смерть на Кикладах

– Я не против, – сдался после минутного колебания инспектор Антонидис. – Я разрешаю подозреваемому свидание с невестой. По времени не ограничиваю. Но только после того, как он наконец даст показания, черт его побери!

Часть шестая

«Отбросьте все невозможное;

то, что останется – и будет ответом,

каким бы невероятным он ни казался».

Артур Конан Дойль, «Знак четырёх».

– Вы плохо выглядите, Димитрос, – произнес мягко Алекс, пристально глядя на сына Ирини. Парень и в самом деле сдал: лицо приобрело нездоровый землистый оттенок, глаза запали, под глазами – синяки. – Вы спали ночью?

– Нет, – с трудом разлепил губы Димитрос и отрицательно мотнул головой. – Не спал. Не смог.

– Я так понимаю, что и сутки ничего не ели? – догадался, нахмурившись, Смолев, оглядывая пустой стол с одиноко стоявшим кувшином для воды.

– Не знаю. Не помню. Наверно. – Димитрос энергично потер лицо руками и ответил: – Простите, Алекс, я все никак не приду в себя. Мне приносили еду, но мне кусок не лезет в горло, когда я подумаю… Ведь я хотел свернуть шею этому старому мерзавцу своими руками, признаюсь, грешен. Вы даже не понимаете, что означала для меня потеря виноградника и фермы, когда четыре месяца назад отец принял решение продать их. Я не мог поверить своим ушам! Три года, три года тяжелой, упорной работы, чтобы возродить лозу, чтобы она снова начала плодоносить! А когда оставалось только снять урожай и разлить вино по бочкам, я узнаю, что все результаты моего труда, все мои усилия, все, что я вложил в этот виноградник – мою душу, Алекс! – все будет продано. Отец не хотел ничего слышать.

У Димитроса пересохло в горле, и он поискал глазами стакан. Алекс встал, снял с полочки стакан, ополоснул его от пыли водой из-под крана, налил воды из кувшина и подал ему. Комната, которая служила камерой предварительного заключения при отделе уголовной полиции, видимо, использовалась крайне редко. Толстый слой пыли на мебели и на полу красноречиво свидетельствовал о том, что комнату не открывали несколько месяцев. Воздух тоже был отчаянно спертый, кондиционера не было, но толстые стены надежно защищали от дневного зноя. Кроме жесткого лежака, обтянутого дешевым «кожзамом», обшарпанного стола, двух неудобных стульев да умывальника в углу – в комнате больше ничего не было. Алекс распахнул настежь металлическую дверь с прорезанным окошком, в которое задержанным передавали еду, и открыл небольшую форточку: свежий воздух был категорически необходим.

Димитрос сидел на лежаке, спустив ноги на пол, откинувшись спиной к оштукатуреной стене. Он принял стакан с водой из рук Алекса, отпил воды и с благодарностью взглянул на него.

– Поймите, Алекс, для меня это была полная катастрофа. Очень рано я понял, что лоза и вино – это мое призвание. Еще мальчишкой все детство я проводил на ферме с отцом и старым Христосом. Я вырос на земле, мои руки помнят каждую лозу, каждую ветку оливы на нашей ферме, – он отпил еще глоток, помолчал, вспоминая, и продолжил. – Потом отец отправил меня в Университет, учиться. Я мечтал вернуться каждый день. И однажды я вернулся домой, я многое узнал и понял: как оживить старый виноградник, как добиться хорошего урожая, как сделать прекрасное вино! И три года я работал не покладая рук! Трудился как проклятый! Самые счастливые три года в моей жизни, Алекс! Теперь все кончено… – руки его дрожали, он поставил стакан с водой на пол, чтобы не расплескать.

– Ну-ну! – произнес Смолев успокаивающим тоном. – Ничего вообще еще не кончено. Даже не начиналось. Давайте так! Вы мне ответите на мои вопросы, а потом я скажу, что мы все вместе будем делать, хорошо?

– Спрашивайте, – безучастно согласился Димитрос.

– Хорошо. Скажите мне, ваш отец как-то объяснил вам причину продажи виноградника и фермы?

– Нет. Он очень сердился, когда я пытался добиться от него ответа на этот вопрос. Я был совершенно растерян и подавлен, не понимал, что происходит. Незадолго до смерти отца мы снова поругались: я требовал, чтобы он объяснил, что кризис – не причина; кризис у всех, но мне казалось, что лучше продать виллу. Отец пришел в ярость, и мы крепко повздорили. До самой его смерти мы больше не общались. Я очень жалею об этом. Не могу себе простить, что мог явиться причиной смерти отца. – Димитрос в отчаянии обхватил голову руками.

– Не думаю, что в этом ваша вина, Димитрос, – рассудительно сказал Алекс, покачав головой. – другими словами, вы не знаете реальной причины, побудившей вашего отца продать виноградник?

– Нет. Да и теперь – не все ли равно? – молодой грек махнул рукой и снова обхватил голову.