Смерть на коне бледном

— Именно. Его физиономия так измазана углем, что видны только глаза и рот. Получается, этот человек целый час швырял уголь в топку, да еще при такой жаре, а на лице у него нет ни малейших следов пота? Я их что-то не заметил! А вы? На этом пароходе два паровых котла и две топки — на носу и на корме. В каждую необходимо швырнуть как минимум четверть тонны угля, чтобы пароход дошел сюда от Остенде. Этот тип похож на кочегара, который вот уже час выполняет подобную работу?

— Нет, — неохотно признал я.

— То-то и оно. А похож он на того, кто специально перемазался сажей, словно актер гримом, потому что хотел замаскироваться. Сейчас попытка выбраться из котельной провалилась. Но я буду внимательно следить за ним.

— Там же есть другие кочегары. Он не может просто так стоять у них на виду и ничего не делать.

— Разумеется. Но такая работа ему не по плечу, он ей не обучен. Полагаю, сначала он выдавал себя за чернорабочего, который должен перекидывать уголь из общей кучи в угольную яму. У угольщиков лицо не может так испачкаться, он перемазался нарочно.

— Но кто же он?

— Давайте пока считать его просто-напросто самозванцем, который разговаривает и ведет себя как портовый пьяница. А теперь прошу меня извинить, вынужден вас покинуть и заняться охраной Плон-Плона и его безделушек.

— А я-то думал, что они в полной безопасности до самого нашего прибытия в Дувр.

— Неужели? Тогда вы, видимо, позабыли об обещании некоего Морана по прозвищу Охотник. Уверяю вас, он никогда не бросает слов на ветер. Потеря репутации для него в буквальном смысле равносильна гибели.

10

Я немедля отправился выполнять приказ на свой наблюдательный пункт на палубе. Холмс притаился внизу — следил за почтовым отделением и караулил «пьяного кочегара». А что еще делать, если Моран не показывается. Меня одолело уныние: как же можно так обмануться, неужели ограбление все-таки произойдет? Поднявшись по трапу, я устроился на своем старом месте — возле леера по правому борту сразу за колесным кожухом, на котором горел зеленый навигационный огонь. Если понадоблюсь Жозефу Наполеону — он знает, где меня искать. Наверху на продуваемом всеми ветрами мостике, который шел поперек корабля над пассажирской палубой, капитан Легран время от времени дергал за ручку машинного телеграфа, и раздавался звонок.

Внизу под мостиком стоял на возвышении рулевой в длинном плаще с капюшоном и в зюйдвестке. За штурвалом по очереди сменялись почти все члены команды, ведь тут не требовалось особого умения — смотри себе на компас и следуй курсу, проложенному шкипером. Голова рулевого располагалась под капитанскими ногами, и он хорошо слышал все команды с мостика. Их отдавал сам командир корабля и, если поднимался слишком сильный ветер, повторно выкрикивал вахтенный матрос. Перед штурвалом помещался точно такой же циферблат, как и в машинном отделении, — там тоже немедленно отображались все команды. У рулевого не было почти никакого обзора, он строго подчинялся приказу и следил за компасом.

Иногда на пароходе назначают впередсмотрящего, который дежурит на носу и предупреждает об опасности на воде или о появлении небольшого судна, пересекающего курс. Подобное предостережение при необходимости может выкрикнуть каждый член команды, а крупные корабли увидит и капитан, стоящий высоко на мостике.

Снова по какой-то причине зазвонил машинный телеграф. «Средний вперед». Паром сбавил ход, и нас закачало на волнах. Мимо меня прошагал матрос — тот самый, который не так давно вручил юнге коробок спичек, чтобы тот зажег зеленый навигационный огонь. Ему, как и любому другому члену команды, могли в случае нужды приказать, к примеру, сменить рулевого, подать швартов или помочь спустить трап. Сейчас он, на ходу раскуривая трубку, направлялся на бак — видимо, чтобы заступить на вахту впередсмотрящего.

Через несколько минут мы повстречали первое с момента выхода в море крупное судно — судя по равномерному гудению, винтовой, а не колесный пароход. Звякнул машинный телеграф: «Малый вперед». «Право руля!» — прокричал капитан рулевому. На самой малой скорости мы разминулись левыми бортами — корабль прошел где-то в сотне футов. Очертания его едва угадывались в тумане, зато во мраке ярко сиял красным левый навигационный огонь. Сразу вспомнились всем известные стишки из «Моряцкой азбуки» Томаса Грея. Как и все, кто вырос в рыбацком шотландском городке, я еще мальчишкой выучил их наизусть:

Зеленый к зеленому, красный к красному —
Смело вперед по пути безопасному!

Когда пароход прошел мимо, наш капитан дернул за шнур, и над пустынными водами громко и приветственно запел свисток, сопровождаемый облаком пара.