Смерть на коне бледном

Именно так и оказалось! Следующим же вечером четырехколесный кларенс привез на Риджентс-серкус меня, Холмса, инспектора Лестрейда, сержанта Трегарона и констебля Блаунта. Представители Скотленд-Ярда были в обычных своих твидовых костюмах. Вслед за ними мы протолкались сквозь толпу повес и девиц, собиравшихся по вечерам в галереях. В полукруглом окне над входом в так называемый клуб «Багатель» ярко горела газовая люстра. Сержант и констебль встали возле двери. Вскоре внутри звякнула цепочка, и из клуба вышло несколько разодетых гуляк, увешанных дешевыми бирмингемскими украшениями. Сыщики ринулись внутрь мимо ошеломленного швейцара, не дав тому времени опомниться и поднять тревогу. Все вместе мы поднялись на ярко освещенный второй этаж, где было полно народу.

Надо сказать, что в домах на Риджентс-серкус обитают все семь смертных грехов, а также их многочисленная родня. В клубе «Багатель», к примеру, располагается круг ада для азартных игроков. Те, кто здесь заправляет, нанимают хорошо одетых мошенников, которые вовлекают в игру остальных, заманивая их собственной «удачей».

Комната была залита светом. Возле одной из стенок на стойке громоздились бутыли с разнообразными винами и ликерами. В середине за карточным столом для игры в «Красное и черное» сидели крупье в зеленых козырьках и с лопаточками. Перед каждым стоял изукрашенный жестяной ящичек для ставок, рядом лежали фишки.

Управляющий казино, гений сего злачного места, узнав, что полицию интересует не игорный зал, а всего лишь комнаты господина Морана, чрезвычайно обрадовался и поспешил оказать нам всяческое содействие. Дверь в жилище полковника была обита мягким материалом, чтобы заглушить шум. Наш провожатый буквально из кожи вон лез — он торопливо отпер ее запасным ключом и зажег газовые светильники.

Нашему взгляду предстала большая и безвкусно обставленная гостиная. Чего-то подобного я и ожидал от Роудона Морана. Окна и ниши закрывали красные бархатные шторы с золотыми кистями на толстых шнурах. На каждом светильнике болтались хрустальные подвески. В нишах стояли статуэтки или висели картины. Одно из таких полотен словно служило иллюстрацией ко всему убранству комнаты: работа Джакомо Гросса «Последнее свидание», та самая, что вызвала переполох на венецианской биеннале. Картина изображала пожилого мужчину на смертном одре, вокруг столпились призраки пяти обнаженных любовниц из разных периодов его жизни. Главным экспонатом своеобразной коллекции полковника была мраморная статуя Дианы, стоявшая возле самого большого окна, — утомленная юная охотница отдыхала, прислонившись к стволу пальмы, свет, отражаясь от мраморных листьев, играл на обнаженных прелестях богини.

Холмс даже не взглянул на эти сомнительного свойства сокровища. В комнате было много восточных украшений, и внимание моего друга привлек большой китайский сундук для приданого — вокруг массивного бронзового медальона на крышке красовались изображения принцев, принцесс, мостиков и храмов. Тут вряд ли хранилось что-то ценное, да и замок казался довольно простым. Однако покои полковника в его отсутствие, конечно же, охраняли подручные.

Покопавшись в сундуке, Холмс издал радостный возглас. Из-за его спины я не сразу разглядел, что же такое он нашел. Кажется, нечто большое и длинное. Раздался металлический лязг. Мой друг развернулся и вручил мне белый пробковый шлем с золотой эмблемой британской армии. Лестрейд и двое его помощников молча наблюдали. Вслед за тем из сундука появились сохранившиеся в превосходном состоянии ножны. Сыщик вынул из них длинный блестящий клинок с позолоченным эфесом. Я смотрел на находку, лишившись дара речи.

— Шпага принца империи!

— И не только, Ватсон. Эта шпага принадлежала его предку, самому известному солдату на свете, Наполеону Бонапарту. Именно с этим оружием в руках он одержал блестящую победу при Аустерлице второго декабря тысяча восемьсот пятого года!

У нас оставалось только одно дело, и оно требовало присутствия Майкрофта Холмса. После крушения «Графини Фландрии» принц Жозеф Наполеон не выказал желания снова увидеться с нами — ни чтобы поблагодарить, ни чтобы отчитать. Но теперь все изменилось. Нас вызвали в резиденцию на Ланкастер-гейт. Окна приемной выходили на Бейсуотер-роуд и Кенсингтонские сады, где распускались первые весенние листочки. В конце аудиенции облаченный в парадный мундир Плон-Плон спросил:

— Могу ли я подарить вам, мистер Шерлок Холмс, а также вашему коллеге по маленькому сувениру в знак моей благодарности?

Ему, несомненно, уже сообщили, как Холмс относится к подобному вздору. Поэтому принц не стал сразу предлагать булавку для галстука или запонки, дабы не получить отказ.

— Да! — твердо ответил Холмс.

Признаюсь, я удивился не меньше Плон-Плона.

— Вы желаете получить что-либо небольшое?

— Я желаю, чтобы история о клинке и шлеме, которые были найдены возле Кровавой реки, осталась между нами. Можно счесть такую просьбу небольшой?

Плон-Плон едва сдержал довольную улыбку, ведь он не питал теплых чувств к своему покойному сопернику в борьбе за престол.