Смерть на Невском проспекте

Вечером того же дня лорд Фрэнсис Пауэрскорт сидел рядышком с Рупертом де Шассироном в заднем ряду университетского театра, ожидая, когда начнется спектакль. Наташу Бобринскую и впрямь выпустили из заточения, она была уже дома, приходила в себя от пережитого. Позже вечером они втроем — Наташа, Шапоров и Пауэрскорт — собирались поужинать в том ресторане на Невском, где уже не раз бывали. Джонни и Рикки Краббе вдвоем отправились куда-то, где рассчитывали понаблюдать за местными птицами, вроде бы на Васильевский остров. После этого, с содроганием услышал Пауэрскорт, Рикки собирался пригласить своего нового друга к себе на квартиру, угостить различными водками, настойками и наливками. Де Шассирон извиняющимся тоном говорил о пьесе, которую им предстояло увидеть.

— Не настраивайтесь на что-то особенное, Пауэрскорт, это вам не Вест-Энд. Вообще, особенно не настраивайтесь. Студенты бастуют — английское отделение университета добилось разрешения на спектакль только потому, что пьеса не входит в учебную программу. Профессор английского, большой любитель драмы, сам перевел пьесу. Он перевел и поставил уже два опуса этого автора, первый я тоже видел. Этот называется «Вишневый сад», в прошлом году была премьера в Москве.

— А что за автор? Мне что, следовало о нем слышать, раз профессор так упорно его переводит? Он знаменит?

— Нет, он не знаменит — ну, может быть, пока нет, — сказал де Шассирон. — Уже умер, бедняга. Он был врач, Антон Чехов. И, знаете, совсем не стар был, когда умер.

Будь они в Лондоне, такая беспомощная и любительская постановка привела бы в раздражение их обоих. Профессорский перевод, судя по всему, был сделан неплохо, но некоторые из студентов-актеров, наверно, больше сил уделяли революционным сходкам, чем репетициям и заучиванию роли, а тот факт, что у суфлера, похоже, имелась только русская копия текста, отнюдь не делал жизнь легче, по крайней мере для Пауэрскорта. Если же добавить, что по-английски многие актеры изъяснялись отнюдь не в совершенстве, то понятно, что львиная доля диалогов ускользнула от его понимания.

Тем не менее он счел, что суть ему в основном ясна. Вишневый сад принадлежал миссис Раневской, которая в самом начале пьесы вернулась домой из Парижа. Поместье требовалось продать, чтобы заплатить семейные долги — если она не согласится вырубить вишневый сад, сдать землю под дачи для представителей нарождающейся буржуазии и в дальнейшем жить с ренты. Местный купец, поднявшийся из домовых слуг, предлагает ей помощь, но она отказывается. У нее есть две дочки, одна из них приемная, и пожилой брат, продажа поместья скажется на них самым плачевным образом. Еще есть старый слуга Фирс, который горюет о временах крепостного права, когда каждый знал свое место. Имеется и вечный студент по фамилии Трофимов. Всем этим персонажам, по ощущению Пауэрскорта, было как-то не по себе. Они не принадлежали этому времени и пространству. Они были неуместны в этой стране, которая стала для них почти чужой. Они шатко и неуверенно бродили между старым миром поместья Раневской и внешним миром, в котором придется жить, когда поместья у них не станет. В конце пьесы сцена совсем опустела, слышались только звуки поворачиваемого в замке ключа и отъезжающего экипажа. Наступившее молчание нарушилось меланхоличным стуком топора. И тут вдруг появился слуга. Его заперли в доме, забыли. И внезапно Пауэрскорт преисполнился горячего сочувствия к вишневому саду, к Чехову, к России. Старый порядок, когда все делились на слуг и господ, минул. Никто не знает, что явится ему на смену. Россию продают новому классу капиталистов, которые вырубят вишневые сады и выстроят виллы, в то время как бывшие владельцы отрекутся от всякой ответственности и вернутся к своим любовникам в Париж.

«Жизнь-то прошла, словно и не жил, — говорит восьмидесятисемилетний Фирс. — Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!» Откуда-то сверху слышится звук лопнувшей струны, заунывный, тоскливый. Далеко в саду стучит по дереву топор…

Падает занавес. Старый порядок срублен на корню. Интересно, что сказал бы доктор Чехов, подумал Пауэрскорт, если б знал про Кровавое воскресенье и тот паралич, который охватывает сейчас страну. Какое прописал бы лекарство? Или с него хватило бы того, что он описал симптомы?

— Объясните мне одно, лорд Пауэрскорт…

Наташа, Шапоров, не спускающий с нее влюбленных глаз, и Пауэрскорт дожидались, когда принесут кофе. Они только что отужинали в роскошном ресторане при гостинице «Александр» на Невском проспекте. Их столик стоял в глубине зала. Направо от них на возвышении негромко наигрывал небольшой оркестр.

— Ну конечно, Наташа, все, что угодно, — слегка поклонился Пауэрскорт.