Смерть на Невском проспекте

Сидя одна у себя в спальне, императрица Александра Федоровна зябко поежилась. Вспомнилось пророчество святого Серафима Саровского: «Придут времена великого страдания и великой печали, и в назначенный день, в назначенный час поднимется великая смута по всей русской земле».

4

Лорду Фрэнсису Пауэрскорту за время его пребывания в России порядком уже надоело бесконечно выслушивать самых разных людей. То надутого посла, то циничного первого секретаря посольства, то молодого Шапорова, когда он переводит речи полицейских и чиновников. Вот и на другой день после Крещения они опять сидели в министерской приемной и ждали, когда перед ними распахнутся двери кабинета высокопоставленного служащего министерства иностранных дел.

Здание здешнего министерства внутренних дел, праздно думал Пауэрскорт, в сущности, очень похоже на одну из тех обширных больниц для скорбных разумом, которые были выстроены властями на окраинах Лондона в конце ушедшего века, этих огромных запутанных сооружений, где бедный больной мог затеряться, отыскивая после прогулки дорогу в свою палату, а незадачливый посетитель — лишиться последних остатков разума, выбираясь к парадной двери. Здание же министерства иностранных дел, напротив, выглядело как французский отель в стиле Второй империи, который знавал лучшие времена, но потерял raison d’etre[10], словно французский Виши, в котором высох источник минеральной воды, либо английский курорт Бат без пляжа. Когда-то здесь, несомненно, присутствовали некоторые притязания на стиль, но теперь золоченые рамы зеркал облезли и потускнели, росписи под Ватто на стенах утратили блеск и великолепие новизны, а изображенные на них танцоры и музыканты безнадежно устали. Шапоров по дороге рассуждал о том, что если министерство внутренних дел своей задачей считает соблюдение гражданского порядка и благоустройство империи, то миссией служащих министерства иностранных дел определенно является единение с иностранцами, причем желательно там, где климат теплее, чем в Петербурге, и чем быстрее это единство достигается, тем лучше. Некоторые дипломаты, продолжал Шапоров, почти всю жизнь служат где-нибудь за границей и только в конце своей карьеры возвращаются советниками по вопросам внешней политики в родную страну, которую они к тому времени основательно подзабыли и потребностей которой не понимают. Учитывая замечательные способности нынешнего царя, горько сказал Шапоров, такая система гарантированно влечет за собой самую слабую внешнюю политику в мире. Отсюда, пожал он плечами, и непостижимо глупое решение ввязаться в войну с Японией.

Ливрейный лакей на ломаном французском пригласил их войти. Товарищ министра, человек, благополучно преодолевший большую часть ступенек служебной лестницы, все эти стадии третьих и четвертых помощников, тепло их приветствовал:

— Василий Петрович Торопов, к вашим услугам, господа. Прошу садиться. — И товарищ министра Торопов, худощавый человечек с бородкой, холеной изящной рукой указал на два нарядных стульчика французской работы, таких неудобных, как это удается сделать только французам.

Шапоров предупреждал, что разговор, скорей всего, будет вестись по-французски: французский, в конце концов, — это язык дипломатии, а Франция — самое желанное место назначения всех дипломатов. Это поразительно, сказал он, какое количество российских дипломатических миссий разбросано вдоль побережья французской Ривьеры, от Биаррица до самой границы с Италией. Но нет, Торопов заговорил по-русски. Уж не для того ли, подумал Пауэрскорт, чтобы сбить меня со следа? Если он есть, этот след…

— Ваша репутация, лорд Пауэрскорт, вас опережает, и нам лестно видеть вас у себя. Насколько я знаю, этой чести мы обязаны печальному происшествию с господином Мартином. — Произнося это, он любовно оглядывал свои изящные руки, словно проверяя, не успели ли они огрубеть, и неоднократно повторял этот жест на протяжении всего разговора.

Пауэрскорт слегка поклонился. Михаил меж тем внимательно рассматривал поблекший портрет полунагой дамы, украшавший противоположную стену. Кто знает, может, эта картина — свидетельство статуса, один из знаков отличия, сопровождающих продвижение чиновника к служебным вершинам. Любопытно, какую даму ему повесят, когда он, этот господин Торопов, поднимется на ступеньку выше? Может, уже совсем обнаженную?

— Я чрезвычайно признателен вам, господин Торопов, — начал Пауэрскорт, — за то время, которое вы нам уделяете, отрываясь от важных государственных дел.

Торопов рассмеялся и, наклонившись вперед, посмотрел Пауэрскорту прямо в глаза.