Смерть на Невском проспекте

До конца своих дней запомнил Пауэрскорт события того дня, те трагические события, что ему пришлось наблюдать вместе с небольшой компанией, собравшейся на крыше Строгановского дворца. Он слышал, как люди, которым случалось тонуть, говорили, что в страшный момент у порога смерти вся жизнь успевает пройти у человека перед глазами. Так произошло и сейчас: первый залп кавалерии, тот жест, которым драгуны выхватили свои шашки, чтобы опустить их на головы жертв, — все это длилось, казалось, не меньше получаса. Припав к окулярам бинокля, он в ужасе смотрел, как по живому бьет, рубит, кромсает сталь. Нападающие будто выбирали, чтобы удар пришелся по лицу или шее, а не по одежде. Вскоре лед ярко окрасился кровью. Многих убили на месте, многих покалечили. Те, кто мог бежать, повернулись и побежали. Другие, подхватив раненых, тащили их на себе. Пауэрскорту почудилось, что в воздухе еще плывет голос Гапона: «Клянетесь ли вы умереть?» — и ответный крик толпы: «Клянемся!» Для многих эти слова оказались последними в жизни. Солдаты-пехотинцы — первая шеренга встала на колено в снег — дали два залпа в воздух, а затем по команде опустили дула пониже. Раз за разом стреляли они по безоружным людям. Пауэрскорт видел, как мальчика, сидевшего у отца на плечах, прямым попаданием в грудь снесло и отбросило футов на десять-пятнадцать с разверстой раной, из которой хлестала кровь. Дай Бог, чтобы он умер сразу, подумал он, и только тут почувствовал, что кто-то дергает его рукав. Это молодой Шапоров, заливаясь слезами и выкрикивая: «Негодяи!», страдал так, словно на его глазах погибал родной город. Офицер, командующий инфантерией, распоряжался картинно, как на параде: «Заряжай! Цельсь! Пли!» — и каждый залп приносил смерть людям, заполнившим площадь вокруг мемориальных Нарвских ворот. Поставленные здесь в ознаменование победы над Наполеоном в 1812 году, сегодня эти ворота стали свидетелем куда как менее славного события в истории России.

Наконец, когда у Пауэрскорта не осталось сил смотреть на эту страшную расправу, пальба прекратилась. Вся площадь была покрыта мертвыми и умирающими. Конники, не успокоившись тем, что усеяли все вокруг изрубленным людом, преследовали тех, кто бежал или понуро брел в сторону рабочих районов города, в сторону дома, где надеялся обрести безопасность. Настигнутые ударом шашки, те, кто не сумел увернуться, валились наземь, чтобы умереть на улицах имперской столицы.

Но это было не все. Наступил черед тех, кто шел колонной к Троицкому мосту. Шапоров, не отпуская руки Пауэрскорта, рыдал в голос. Де Шассирон стоял белый как мел. На этот раз военные устроили бойню в обратном порядке. Сначала за дело взялась пехота. Залп за залпом палила она в голову колонны, проникая все глубже в людскую массу по мере того, как те, кто оказался в ближнем ряду, падали замертво на месте или, повернув, пускались бежать. Затем, когда сравнительно стройная до того колонна превратилась в обезумевшую толпу раненых и испуганных людей, причем некоторые упрямо стремились к своей безнадежной цели, к Дворцовой площади, а другие бросились назад, к дому, — вмешалась кавалерия и с криками ненависти к посмевшей открыть рот черни принялась рубить демонстрантов. Пауэрскорт видел в свой бинокль, как какой-то драгун одним ударом размозжил голову жертве, а потом, издав победный вопль, плюнул на мертвого, когда тот медленно валился навзничь.