Смерть на Невском проспекте

На протяжении трех следующих дней посетители самого модного заведения в Санкт-Петербурге, Императорского яхт-клуба, рано или поздно попадали в сети либо Михаила, либо Наташи, либо их обоих. Затевалась светская болтовня, между делом доставалась фотография, и разговор переходил на господина, снятого на ней. Не встречался ли он им где-нибудь когда-нибудь? Дело в том, что речь идет о наследстве, объясняли они своим жертвам, зная, как близка эта тема сердцу любого аристократа, — и наследстве весьма, весьма значительном. Время от времени, для пущей убедительности, там бывал и Пауэрскорт и подтверждал версию о наследстве. Его очень трогала та вдумчивость, с какой взялись за дело его молодые друзья. Они хорошо работали в паре: Михаил, сама предупредительность, брал на себя дам, а Наташа — джентльменов, ухитряясь при этом создать впечатление, что лично заинтересована в поиске господина с фотографии.

Пауэрскорт жалел, что выбор предоставленных ему фотографий оставляет желать лучшего. Форин-офис отсылал его в Санкт-Петербург в спешке, и он взял безропотно те, что ему дали. Все они были одинаковы. Мартин, в невзрачном сюртуке, неинтересной сорочке и довольно-таки жалком галстуке в крапинку, сидел в садовом кресле. Позади него расстилалась лужайка. Пауэрскорт по случайности знал, что это лужайка перед домом Мартина в Тайбенхэм-Грэндж, в Кенте. Вот если бы фотограф повернул свой аппарат на сто восемьдесят градусов, зритель увидел бы ров, квадратное здание постройки пятнадцатого века с башенкой и, может быть, если повезет с ракурсом, очаровательный внутренний дворик. Тайбенхэм-Грэндж представлял собой один из лучших образцов английских усадеб со рвом. Ему воздал должное американский писатель Генри Джеймс, которому довелось однажды там погостить. На фоне такого дома Мартин выглядел бы гораздо значительнее — как человек, понимающий в недвижимости, любитель старины, возможно, несколько эксцентричный в своих предпочтениях, но, несомненно, человек со вкусом. Но на фоне невыразительной лужайки он тянул не более как на какого-нибудь рядового чиновника, учителя или практикующего врача.

Впрочем, недостатка в тех, кто бы его узнал, среди вельможных посетителей Императорского яхт-клуба не наблюдалось. На снимке, сообщила Михаилу одна вдовствующая княгиня, проводник спального вагона в поезде «Москва-Санкт-Петербург». Она видела его там всего неделю назад. Нет, возразила Наташа, только что переговорившая с одним краснощеким полковником. На снимке — тот парень, который отсчитывает деньги в кассе Московского народного банка, вон там, выше по Невскому. Полковник готов биться об заклад, что это именно он!

Вздор какой, ответила записная красавица, подарив Михаилу самую обольстительную из своих улыбок. Этого человека все знают: он — влиятельный служащий министерства финансов, который несколько лет тому назад женился на богатой наследнице. Разговоров было вокруг! Но брак, увы, долго не продержался. Способности считать деньги недостаточно для семейного союза. Пауэрскорт было призадумался, достаточно или недостаточно, но тут ему сообщили, что красавица — известная лгунья.

Самая правдоподобная версия прозвучала из уст господина преклонных лет, который с невероятной жадностью поглощал шампанское, бокал за бокалом.

— Добрынин! — закричал он. — Разрази меня гром, Добрынин! Я не видел его черт знает сколько лет!

Пока Наташа с нетерпением ждала продолжения, он осушил еще один бокал шампанского и протянул, чтобы наполнили. Похоже, при нем всегда находился официант, специально для этой цели.

— Ну, черт меня подери, — сказал старик. — Неужто подлеца наконец убили? Странно, что он продержался так долго.

Наташа умолчала, что подлеца в самом деле убили.

— А кто он такой? — спросила она самым невинным тоном.

— Кто? — фыркнул старик, в очередной раз протягивая официанту стакан. — Ха! Насколько я знаю, — оглядев комнату, сказал он, — большая часть членов этого клуба побывала в его руках. Да-да, буквально в его руках!

Старик покивал, подтверждая свои слова. Наташа ждала. Старик снова взглянул на фотографию.

— Подлец, подлец! — пробормотал он, захваченный воспоминаниями, поток которых ускорялся выпитым шампанским. Наташа в нетерпении побарабанила пальцами по столу. — Хорошо-хорошо, — сдался старик. Откуда вам, женщине, знать! Подлец Добрынин преподавал математику в Царскосельском лицее. — Тут он вопросительно посмотрел на Наташу.

— Да-да, я знаю, там, где учился Пушкин! — сказала она, и он удовлетворенно кивнул.

— Так вот, он преподавал математику, и того, кто не выучил урока, трепал за уши! Очень, очень чувствительно трепал! Такой болезненный предмет, математика, для большинства его учеников, по сей день…

Он снова взглянул на фотографию.

— Умер, говорите? Нет? Пропал? Ну что ж, это тоже неплохо. — И снова потянулся за шампанским.