Смерть на Невском проспекте

В этот момент близнецы отцепились от ног Джонни и потребовали проведения скачек вокруг обеденного стола в столовой. Он долго потом не мог забыть эту сцену: близнецы, захлебывающиеся смехом, то и дело натыкающиеся на мебель и друг на друга, и мать, с любовью и тревогой наблюдающая за ними.

Лорду Фрэнсису Пауэрскорту казалось, что он в раю. Это уму непостижимо, какая вокруг белизна, думал он. Разумеется, ему было известно, что белый — цвет чистоты и как таковой может присутствовать в изображении всяких небесных красот, но ведь не в качестве же уничтожителя всего прочего! Смутно всплыли в памяти слова рождественского гимна о том, как все мы когда-нибудь будем слоняться в раю, и все в белом. У самого Господа, вспомнилось ему из Откровений, глава и власы белые, как овечье руно, как снег. Интересно, сколько нужно ждать так в раю, пока тебя не призовут к действию? А может, там и нет никакого действия, одно ожидание? Лучше быть привратником у дверей Господа, чем жить в роскошных хоромах дьявола. Интересно, есть ли в раю какая-нибудь работа для детектива. Пауэрскорт был уверен, что любой приличный сыщик смог бы пролить свет на мотивы поведения Понтия Пилата, да и поступков Иуды Искариота тоже. Пауэрскорт всегда сомневался насчет этих тридцати сребреников. Может, попросить Уильяма Берка выяснить тогдашний курс валют, чтобы стало понятно, объективно и бесстрастно, чего стоят в нынешних английских фунтах стерлингов деньги, за которые продали Сына Божьего и положили начало мировой религии. Тут он сказал себе, что несет какую-то чушь. Конечно же Бог и так это все знает. Он знает все. Изо всех людей на планете меньше всего Ему нужны именно сыщики. Ну и не важно. Тогда он станет привратником. Будет прогонять нечестивых. Но что-то тут в раю, понял он вдруг, шумновато. А ведь пытки с сопутствующим им звуковым сопровождением происходят далеко внизу, а не здесь… Тут раздался ужасный визг тормозов, паровоз взвыл, как раненое животное, и поезд «Санкт-Петербург — Волхов» с содроганием остановился..

Пауэрскорт открыл глаза и с подозрением взглянул на часы. Оказалось, он дремал всего пару минут. Шапоров рядом с ним с упоением читал «Ностромо» Джозефа Конрада. Они ехали в Волхов, поскольку выяснилось, посредством многоэтапного обмена письмами, на что ушло около десяти долгих дней, что Тамара Алексеевна Керенкова находится не в Петербурге, а в имении своего мужа, в одиннадцати верстах на север от Волхова. И что она будет рада видеть лорда Пауэрскорта и его переводчика во второй половине дня в понедельник 31 января.

— Отправлена в ссылку, — был вердикт Шапорова, — бедный муж не хочет, чтобы она болталась по Петербургу с каким-то англичанином, вот он и заставил ее собрать вещички и отправиться в эту глушь. Там даже поговорить-то не с кем. Люди сходят с ума от скуки или превращаются в чеховских персонажей, вечно стонущих: «В Москву! В Москву! В Москву!»

Мало-помалу поезд вернулся к жизни, и они снова поехали. Куда ни глянь в окошко, все: поля, холмы, деревья — все, решительно все белое. По коридору вагона то и дело сновали военные — в вагон-ресторан и оттуда — армейские и морские офицеры, возможно, возвращавшиеся с Дальнего Востока, с японского фронта. В третьем классе с войны никто не ехал, но зато там было видно, что пассажиры взяли с собой все необходимое, чтобы не скучать в дороге: миски, съестное, бутыли с водкой. Пауэрскорт вспомнил внезапно свой давешний разговор с де Шассироном. Он спросил дипломата, по каким правилам, если они есть, строятся любовные отношения между представителями аристократии в Петербурге.