Смерть на рыбалке

– Ну и добре, добре, – улыбнулся Клюев. – Но я же просил вас оружие мне сюда сдать. Эй, Вовик! – окликнул он раненого толстяка. – Куда свой ствол спрятал?

Тот молча поднял вверх ружье.

– Ага. Передай его сюда, пожалуйста…

– Борисыч, там, на воде, некоторые спортсмены до сих пор не в курсе, что произошло. Надо бы им сигнал финиша подать. – Акимов показал Клюеву судейскую ракетницу.

– Ну иди, подавай, – согласился Клюев. – Какие теперь соревнования…

– Высшая справедливость! Мочи их всех, Шабра! Всех, всех мочи!

Сначала Акимов, Клюев и все, кто были рядом, посмотрели на окно гостиницы, через решетки которого потрясали воздух две сжатые в кулаки руки. И только после этого обратили внимание на человека в камуфляже, маске и с карабином в руках, выскочившего из кустов.

Увидев сборище незнакомых людей, Шабра сначала растерялся. Но приказ Волохова не оставлял выбора, и когда один из незнакомцев бросился прямо на него, снайпер вскинул карабин.

* * *

Крик «Высшая справедливость» вывел Людмилу Якимову из сомнамбулического состояния. За сегодняшнее утро она слишком часто слышала эти два слова. И больше всего слышала от человека, в одночасье превратившего ее жизнь в клубок горя, унижения и боли.

Ее взгляд наткнулся на ружье в руках у рыболова с перебинтованным лицом, который сидел рядом на скамейке. Точно с таким же ружьем любил охотиться ее теперь покойный муж. В свое время Николай и ее научил обращаться с пятизарядкой-автоматом.

Людмила поднялась на ноги, молча вырвала ружье из рук Владимирского и, не придав значения тому, что халат соскочил с плеч и она осталась совершенно голой.

Крики оборвал выстрел, и Людмила увидела схватившегося за бок человека, в котором узнала приятеля Лещевского. Раненый начал падать, его подхватил под мышки другой, тоже знакомый ей рыболов.

– Высшая справедливость! – вновь резанул слух голос. Теперь этот ненавистный лозунг выкрикнул вээсовец, прицелившийся в безоружных.

Не раздумывая, Людмила выстрелила в него, словно заправский ковбой – от бедра. Гладкостволка, заряженная дробью, очень эффективна в ближнем бою. Снайпер тоже схватился за бок, но поддержать его было некому, и он упал. И тут же потянулся к выпавшему карабину. Дожидаться, что он до него дотянется, Людмила не стала, – второй заряд дроби угодил точно в волчью маску.

Третий выстрел она собиралась сделать по зарешеченному окну, из-за которого кричали теперь что-то нечленораздельное. Но пустую гильзу заклинило в затворной раме, а вытащить ее Людмила не успела, в ружье вцепился оказавшийся рядом мужчина. Она яростно стала вырывать его, но куда там!

– Не надо, – попросил Клюев, твердо удерживая ружье. – Я капитан милиции. Ты спасла нас всех, убив одного их них. А другие никуда не денутся. Прошу тебя, поверь мне…

Она поверила, но руки опустила, только когда совсем обессилела. И зарыдала, уткнувшись лицом в грудь милиционеру. Ноги ее стали ватными, и Клюев подхватил Людмилу за плечи, еще не зная, что его ладонь окрасилась кровью, вытекающей из резаных ран в виде буквы «В».

* * *

Акимов бережно опустил друга на подстеленную кем-то куртку. Марат старался терпеть, но стон все равно прорывался сквозь сжатые зубы. На его светлой футболке пониже сердца расширялось темно-красное пятно, которое он, словно стесняясь, старался прикрыть дрожащими пальцами.

– Сейчас, Марат, сейчас, мы тебя подлатаем, – говорил Игорь, поддерживая его голову правой рукой, в которой все еще была судейская ракетница. – Не напрасно же наша команда «Доктор Ливси» называется. Вон и земелю твоего залатали, и Вовика, и капитана нашего, Лещевского…

– Отдай-ка, Иваныч, ее своему капитану. – Игорь сначала не понял, о чем просит Лещевский, до такой степени удивился, каким образом Эдик, весь израненный, оказался рядом. Разве что кто-то дотащил сюда Эдика на руках, или он сам дополз из последних сил! Тем не менее Лещевский стоял на коленях и протягивал к нему руку, ладонь которой обматывал успевший покраснеть бинт.

– Дай ракетницу, – глядя Игорю в глаза, потребовал тот.

– Отдай ему, – вдруг прошептал Марат, – отдай…

Игорь высвободил руку из-под головы умирающего друга и протянул ракетницу Эдику.

Лещевский молча взял ее и взвел курок, чтобы убедиться, на месте ли патрон. Затем так же молча, оперся левой рукой на плечо Игоря и поднялся на ноги. Красные от крови бинты обматывали его ступни, но если Лещевский и чувствовал боль, то, казалось, не обращал на нее внимания.

Он все делал медленно. Медленно развернулся, покачиваясь, медленно сделал три шага вперед, остановился и расставил ноги на ширину плеч, затем медленно поднял ракетницу. И эта его медлительность заставила всех, кто был вокруг, замереть, словно их загипнотизировали. И замолчать в ожидании, догадываясь, что он сделает дальше.

Тишину нарушил крик:

– Высшая с…

Хлопок выстрела оборвал этот крик. Шипящая фосфорно-красная ракета, предназначенная для обозначения сигнала «финиш», вырвалась из ракетницы и, чуть вильнув, устремилась в сторону окна гостиницы, из-за решеток которого потрясали воздух две руки, сжатые в кулаки.