Сергей прикинул расстояние, порадовался, что оконная рама выбита из проема, немного сдвинул штору и отступил в глубину кухни. Выдернул из запала предохранительную чеку и метнул гранату в правую группу эсэсовцев, чуть сместился, следом — в левую. Не успели лимонки взорваться, как третья эфка полетела в грузовик. Гранаты он кидал одну за другой, как камни в детстве. Ребятишками пускали но речке кораблик, потом швыряли в него, стараясь, чтоб два голыша висели в воздухе, а третий лежал в ладони замахнувшейся для броска руки. Тогда он побеждал приятелей и по быстроте, и точности попадания. Как сейчас ему пригодилась мальчишеская сноровка!
Взрывы следовали беспрерывно... Граната в дверь, из которой выскакивают немцы, в окно, откуда застрочил пулеметчик, в кабину машины, где заскреб стартером водитель, в эсэсовцев, что залегли на мостовой... Бум... Бум... Хлещут стальные осколки по стенам и булыжникам. Стоны, проклятья... Набок завалился и загорелся грузовик... С визгом рикошетят пули... Бросок. Еще бросок... Получили гады! Не дать врагу времени на передышку, не то опомнятся, численностью задавят.
Как там Костя? Прислушался. Ага, и с той улицы доносятся взрывы, беспорядочная стрельба, истошные крики. И там идет заварушка. Не теряйся, лейтенант, дай прикурить фрицам! Поляков бы не задело. Бабы, мужиков — раз-два и обчелся... Пора удирать, хорошего помаленьку. К эсэсам, поди, помощь спешит, а парням не от кого поддержки ждать...
Откуда ни возьмись, солдат с ранцевым огнеметом. Из наконечника шланга вырвалась дымная жаркая струя и полоснула по булыжникам мостовой. Сергей выхватил парабеллум и первой же пулей уложил огнеметчика. Тот свалился, а пламя, туго бьющее из сопла, хлестнуло по эсэсовцам, прячущимся за скособоченным грузовиком. С дикими воплями живые факелы помчались по проулку, а когда окончательно допекло, волчками, разбрызгивая искры, завертелись на месте. От их жутких криков сержанта обдало морозом. И устрашенные немцы прекратили стрельбу. Груздев воспользовался моментом и кинулся к Лисовскому.
— Жив, лейтенант!
— Жив! — возбужденно отозвался тот. — Немцы от моих гранат залегли, а поляки на них накинулись. По двое, по трое... Прикончила и ходу.
— Ушлые шляхтичи, учли обстановку... Запасайся гранатами и руки в ноги, а то нам кисло придется.
Гранату вперед, туда, где горкой трупы, гранату за угол, похоже, что там немцы прячутся, прыжок через подоконник и ходу. Перебежали улицу, ворвались во двор, узким каменным проходом выскочили в небольшой скверик. У стены эсэсовец с простреленной грудью навалился на автомат. Ему шмайссер не нужен, а нам пригодится! Ого, за голенищем сапога запасные обоймы. Здорово! Теперь к нам запросто не присватаешься... А-а, вон из подворотни гад целит... Очередь... А этот оглашенный сам на пулю нарвался, когда из подвала выскочил... Слева, где немцы, жаркая перестрелка. Молодцы, шляхтичи! Им только оружие, а уж они своего не упустят...
— Сережка! — задохнулся Костя. — Свалюсь, не продохну легкими... Да зону оцепления, кажется, проскочили. Отдохнем, а то немцы, нас, обессилевших, голыми руками возьмут.
— Голыми руками они баб щупают, — ворчливо отозвался Груздев, но остановился. И сразу почувствовал, как навалилась неподъемная тяжесть, дрогнули и подогнулись колени от слабости. Он прислонился к стене и никак не мог отдышаться. — Ты где трофеями разжился?
— По дороге прихватил, — проговорил лейтенант, поставив на землю солдатский ранец с рыжеватым верхом из телячьей шкуры.
Лисовский уселся на выгоревшую траву, огляделся: вроде бы тихо. Открыл ранец, вытащил белый хлеб в целлофане. Забыв про усталость, Груздев с возрастающим интересом следил, как земляк достает стадвадцатиграммовые плоские баночки со свиной тушенкой, колечко колбасы, кусок сыра в пергаментной бумаге, небольшую фляжку. Радостная улыбка появилась на его чумазом лице. Однако обвел взглядом дома, дворики, посерьезнел.
— Надо уходить, — проговорил он и принялся торопливо укладывать трофеи в ранец: — Не нравится мне здешняя тишина.
Чем дальше они углублялись в лабиринты кварталов, тем сильнее ощущали опасность. И здесь, видать, стреляли, но редко попадались припорошенные красной пылью выбоины в стенах, не валялись битая черепица и кирпич, в оконных рамах и дверях сохранились стекла, мостовую, похоже недавно подмели. И удивительная тишина, даже воробьев не слышно. Только где-то в стороне погромыхивают орудийные выстрелы, доносятся пулеметные и автоматные очереди, однако дымка и влажный туман скрадывают расстояние.
Сергей крался вдоль домов, вздрагивая от звякания консервных банок и фляжки в ранце, глухого постукивания гранат в карманах. Остановился, осмотрелся и юркнул в глубину темного подъезда. Следом проскользнул Костя.