Смерть навылет

На какое-то время Женя вновь стал Камиллой, и жизнь потекла по проторенному руслу. Одиннадцатый класс, выпускной вечер, планы на будущее. Институт? Конечно, институт! Платье, перешитое из старого; туфельки на каблуке, купленные в элитном секонд-хэнде; районный салон красоты, — все для нее. Не хуже, чем у людей. “Ты будешь самая красивая, доченька! — повторяла мать, глядя на молчаливую дочь. — Такой наряд!”. Несмотря на уговоры, родители отправились в школу: посмотреть, как их дочери вручают аттестат. В самом конце, когда половина зала уже разошлась. Отец, закусив губу, смотрел, как она неуклюже взбирается на сцену, покачиваясь на непривычных каблуках. Платье висело дешевой тряпкой, волосы, завитые мастером в парикмахерской, распрямились и висели бесформенными кудельками, помада стерлась, образовав вокруг рта нелепое пятно. Никто не хлопал его девочке. Никто не поздравлял.

— Смотри, как она хороша, Костенька! — восторженно сказала жена. — Не хуже других!

Сухоруков промолчал, впервые осознавая, что между ним и его ребенком лежит огромная пропасть. Они чужие. Причем давно и окончательно. И что толку искать виноватых? Время ушло. Он все-таки нашел в себе силы подойти и поцеловать ее. Успокоить, если она плачет. Гадкий утенок, так и не ставший прекрасным лебедем. Пообещать, что потом все будет хорошо. И семнадцать лет — еще не конец жизни. Не показатель. Все только начинается. Правда, дочка? Но он не смог выдавить дежурные фразы. Потому что Камилла не плакала. И она знала, что даже если все и будет хорошо, то хорошо не будет. И семнадцать лет как раз тот самый показатель, который и определяет последующую жизнь, навсегда разделяя неудачников и счастливчиков. Молча отдала отцу аттестат и также молча вышла из актового зала.

В ту ночь она впервые не ночевала дома. В ресторан не пошла, бродила по городу, ноги ныли от каблуков, и она скинула туфли. Пошла босиком, время от времени поджимая озябшие пальцы в разорванных колготках.

Утром вернулась домой и начала готовиться к вступительным экзаменам. Первые дни Сухоруков приглядывал за дочерью, ожидая эмоционального всплеска, но потом расслабился (девочка умная, глупостей не наделает) и полностью переключился на проблемы жены. Той давно требовалась операция. Но все денег не было — копили, отрывая от себя и нормальной жизни, пока вроде бы не набралась приличная сумма. За день до госпитализации деньги исчезли. В том, что их взяла Камилла, он даже не сомневался. Кому ж еще? Попробовал поговорить по-хорошему, но она молчала. Больше всего Сухорукова интересовало, на что она их потратила. Фразы о дочернем долге ее не трогали, вопли матери, мучившейся от боли, тоже. Она сама по себе, они — сами по себе. Глядя в эти холодные, лишенные эмоций глаза, Сухоруков сорвался и отвесил дочери оплеуху. Она пожала плечами и ушла в свою комнату.

Утром было слишком много забот, чтобы помириться. Ему все-таки удалось положить жену в больницу, причем бесплатно, так что проблема денег отпала. Потом была операция. Он просиживал часами в приемном покое, потом у больничной койки и каждый раз, вспоминая чужое лицо Камиллы, обещал себе, что позвонит, придет, помириться. И все будет хорошо…

…Но хорошо не будет. В какой из тех дней она ушла, он не знал, и куда ушла, тоже. Легкий пух тополей зимней поземкой запутал следы. Звонки друзьям? У нее не было друзей. Родным? Кроме родителей, никого? Дневники? Она не вела дневников. Чеки, квитанции, вырезки из газет, все, что могло натолкнуть на след… Пусто. Стерильная комната. На кровати деревянные марионетки, сваленные в кучу. Она даже вещей своих не взяла. Видимо, опасаясь, что по ним ее могут опознать.

ГЛАВА 2

Та летняя ночь стала для Камиллы определяющей. Знаковой. Ночь вопросов и ответов.

Мир открыт только для тех, кто красив, богат и умен. Три составляющих, которые могут принести удачу. Но чтобы сохранить удачу, нужно обладать властью. Она некрасива и небогата, да и гибким, цепким умом похвастаться не может. Опустить руки и принять все, как есть?

Ну, уж, нет. Если есть шанс подняться и стать счастливой, то она им воспользуется. Мир благоволит красивым блондинкам? Что ж, она станет блондинкой. Перекрасит волосы — не проблема. Только теперь она пойдет в очень хороший, дорогой салон. А пластическая операция творит и не такие чудеса. Деньги были нужны на пластику. Природа наградила ее невыразительным, смазанным лицом. Но если придать губам припухлость, изменить разрез глаз и подкорректировать форму носа, то она будет на уровне. На том самом уровне, которого так давно добивается.

Она знала, где родители хранят деньги. И без ложной скромности их взяла. Они ей нужнее, чем той женщине, которая называет себя ее матерью. Та старая и слабая, все равно рано или поздно умрет. А ей надо жить и быть счастливой. Пересчитала. Не густо. Но на операцию должно хватить.