Смерть навынос

Гурнов скинул пальто и опустился в мягкое кресло, сложившись пополам, словно кукла-марионетка, и скрестив тонкие ноги с острыми коленками.

– Так что ты там говорил про раба? – повторил вопрос Мономах.

– Я сделал вскрытие твоей девочки – ну той, балетной.

– Когда ты успел?!

– Как только, так сразу. Под шумок. Сам понимаешь, бардак, со всеми этими пострадавшими в аварии, трупы складывают пирамидкой… Но я решил, что с теми товарищами все ясно, а вот с пациенткой твоей… Короче, я решил подсуетиться, пока ее родаки не разнесли больничку к чертовой матери!

– У них какая-то шишка знакомая есть в комитете?

– Слава богу, не у них, а у кого-то из знакомых, но и этого достаточно, чтобы напугать Муратова!

– Да, он легко пугается, – скривился Мономах. – Особенно если чувствует, что можно перевалить с больной головы на здоровую!

– Ну с тобой у него ничего не выйдет, хоть он из штанов выпрыгнет от усердия: с девчонкой определенно произошел несчастный случай.

– Не самоубийство?

– Нет, и я докажу это любому следаку.

– Следаку?

– Один уже скачет по больнице, кузнечик, со всеми балакает. До тебя, значит, еще не добрался?

– Меня Нелидова отправила домой отсыпаться. А с тобой он разговаривал?

– Да, и я сказал ему то же, что говорю тебе: несчастный случай. Думается мне, он придерживается той же точки зрения: баба с возу, кобыле легче! Ты ж понимаешь, с самоубийством возни больше и для них, и для нас.

– Почему ты так уверен? – перебил Мономах. – Я понимаю, если бы девочка вывалилась из окна, но она зачем-то выбралась на крышу!

– Этого тебе ни одна гадалка не объяснит! – развел длинными руками Гурнов. – Черт знает, что там в ее глупой голове могло… Слушая, я ж забыл совсем!

Вскочив с места, Гурнов кинулся в прихожую, где оставил сумку. Вернулся он с бутылкой дорогого коньяка.

– Вот! – гордо водрузив ее на стеклянный столик, сказал он. – Ты меня поишь-поишь мейрояновскими подношениями, а я все не отвечаю. Верно, считаешь меня скупердяем?

Доктор Севан Мейроян и в самом деле частенько угощал Мономаха армянским коньяком, которым снабжала его многочисленная ереванская родня.

– Брось, мне одному столько не осилить! – отмахнулся он.

– А твой приживал что, не пьет? – выгнул лохматую бровь патолог.

– Не спаивай мне молодежь!

– И в мыслях не было – нам больше достанется. Слушай, а откуда он вообще взялся, этот твой Салават?

– Сархат, – поправил Мономах. – Так, пришел…

– Приблудился то есть?

– Ну, можно и так сказать. Крышу с ребятами отремонтировал, а теперь по мелочи подсобляет.

– Он у тебя живет?

– В подсобке. Там есть свет и отопление.

– Я даже не сомневаюсь! Оно тебе надо?

– В смысле?

– С гастарбайтерами вечно проблемы!

– Он хороший парнишка.

– Да я не о том, Вовка! Ты что, вместо отца ему решил стать?

– У него есть отец, только он… ну, за границей, как ты понимаешь.

– Я-то понимаю, только вот, сдается мне, ты по Артемке скучаешь, вот и приютил у себя «сиротку»!

– Да не сирота он, говорю же!

– У нас-то здесь – считай, что сирота, но это не твоя печаль. Ты не обязан подбирать иностранных рабочих, давать им кров и трехразовое питание. Он как, за твой счет кормится?

– Нет, разумеется! – возмутился Мономах. – Во-первых, он работает, строит с бригадой дачи по соседству. Кроме того, по хозяйству помогает мне и Марии Семеновне.

– Так тебе, значит, одной домработницы не хватает – еще домработник понадобился? – хмыкнул Гурнов. – Ну ты рабовладелец!

– Давай вернемся к причине твоего визита, ладно? – поморщился Мономах.

– К бутылке, в смысле? Стаканы-то есть у тебя?

Мономах сходил за бокалами, и Иван разлил коньяк.

– Ты спрашиваешь, почему я настаиваю на несчастном случае? – уточнил он, пригубив напиток и посмаковав его на кончике языка. – Лимончик есть?

– Лимончика нет.

– Жаль… Так вот, у балеринки твоей были проблемы с весом – да ты и сам в курсе, так?

Мономах молча кивнул.

– Килограммов семь до нижнего предела нормы не хватало, ее ветром могло сдуть!

– Мамаша считает, что Калерия могла плохо воспринять мою угрозу кормить ее насильно.

– Эта неудавшаяся «Жизель»?

– С чего ты взял…

– Брось, видно же невооруженным глазом: походка, осанка, шея…

– Я, видишь ли, по костям больше, чем по походке!

– Ну а я, как специалист во всех областях, заявляю: у мамаши определенно балетное прошлое. Сама – сухостой, это ладно, в конце концов, возраст позволяет, но дочка, недавно вышедшая из подросткового возраста, ничего не ела, а мать и не думала волноваться!

– Что в желудке?

– Да ни фига! Как минимум двое суток она не принимала никакой пищи. Мамаша навещала балеринку?

– Каждый день.

– И не приносила гостинцев?