Смерть не берет выходных

Бой начался перед рассветом. Воин вел свой десяток горцев прямо к шатру тцаревича Мигарда. Мигард, старший сын тцара Велигарда, уже успел прославиться как умный, расчетливый и непобедимый военачальник. Несмотря на молодость, он уже почти вдвое расширил пределы Куявии, подчинив себе часть Славии, большую часть Диких земель, и надежно закрепился на левом берегу Реки, потеснив доселе неукротимых артанцев. Теперь, заперев в горах Золтана и осадив Барбус, он готовил войска к решительному сражению. На стороне Мигарда были сила, решительность, напор и армия, уверенная в собственной непобедимости. Что мог противопоставить всему этому Золтан? Старые стены стольного града да еще пять тысяч решительных, неплохо вооруженных, но слабо обученных, не участвовавших раньше в настоящих боях горцев.

Если план Воина сорвется, потеря трона и в лучшем случае позорный плен ожидали Золтана. В этой безвыходной ситуации ему пришлось поставить на карту все. Острые струи ветра резали глаза, впервые за много лет Золтан перемещался не как обычно в носилках или роскошном возке, а на неудобном седле, на спине боевого дракона. Личная охрана, возглавляемая преданным Ксандром, окружала его со всех сторон. Полет был опасен, у Мигарда имелись огромные луки, способные поражать драконов в полете. Потому они и забрались так высоко. Холод и мрак окружали сотню драконов с всадниками, стремительно мчащимися выше облаков. Как возницы находили направление в кромешной темноте, ведомо только богам. Путь их, подобный стреле, вел вперед, к Барбусу. Всего тысяча ратников летела на помощь осажденному граду. Но и это была солидная сила, способная удвоить число защитников.

Там, позади, в предгорьях, уже шел ожесточенный бой. Оставшиеся горцы прорывались на соединение с городской стражей и остатками армии, закрепившейся в граде. Золтан не знал, что десяток лично отобранных Воином бойцов уже пленил Мигарда и теперь, отбиваясь от куявцев, уходит в леса, выдерживая направление на Барбус. Пленение тцаревича и орудующая в стане полутысяча горцев посеяли панику. Оттого-то удар с гор оказался так страшен. Сметая выставленные на ночь посты, три с половиной тысячи горцев заставили рассеяться и бежать десятитысячную армию куявцев. Но праздновать победу не было времени. Собрав оружие и самое ценное из добычи, горцы двинулись на град. К вечеру, сметая на своем пути не готовые к бою тылы второй куявской армии, они прорвались к граду и закрепились в нем.

Еще раньше огромное полчище боевых драконов атаковало куявцев и, расчистив поле перед воротами, высадило подмогу защитникам. Только спустя сутки и первая, и остатки второй, куявской, армии собрались у стен Барбуса. Силами и численностью они все еще превосходили войска Барбусии, но боевой дух уже был сломлен.

Спустя неделю в решительном сражении невдалеке от северных ворот в жестоком бою полегли почти все защитники Барбуса, но и армии Куявии не осталось. Живые вместе с мирными жителями еще десять дней хоронили прямо на поле брани и своих и чужих павших.

Воин получил несколько тяжких ран в том сражении, но выжил. О нем буквально слагали легенды. Вскоре после поминальной тризны Золтан назначил его начальником городской стражи. Тогда-то, уже при дворе Золтана, он и повстречал Мару. Их любовь была тайной, дочь советника тцара не могла стать женой начальника стражи. Когда на свет появился их сын, его пришлось отдать кормилице. И вот спустя тринадцать лет Мары не стало, а Дулиус, все эти годы безуспешно пытавшийся добиться ее любви, отнял душу их сына.

Ковер начал снижаться. Высокий, поросший у подножия лесом холм вздымался над окрестностью. Огромный камень, освещаемый вспышками молний, покоился на его вершине. В углубление его и уложил Воин тело единственного сына. Развел у ног его небольшой костер и, защищая еще несмелое пламя от дождя и ветра, развернул свой видавший виды плащ. Трилиус, взволнованный не меньше, чем Воин, начал приготовление к обряду. В раскрытом навстречу грозовому небу золотом ковчеге сиял нестерпимым первосветом крошечный осколок первояйца. Воздев над головой ковчег, маг начал читать заклинание. Его голос то взлетал к тучам, то падал к земле. Наконец острый как стрела луч ударил вверх и, пронзив пространство, озарил все окрест яростным светом творения. Лицо сына, доселе смертельно бледное, загорелось золотом. Воин, рванувшись вперед, наклонился над ним, пристально вглядываясь в распахнувшиеся наконец глаза, и отпрянул так же внезапно. Луч света, будто отразившись от невидимого зеркала, ударил в тело сына. Жар миллионов горнов отбросил воина прочь. Только Трилиус с поднятым над головой ковчегом, в развевающемся плаще, остался неподалеку от сгорающего в диком первозданном пламени тела.

Тьма обрушилась неожиданно. Ни единого звука не доносилось. Воин пошевелился, шатаясь, поднялся на слабые, словно ватные, ноги. Ничего — кроме кромешного мрака.

— Трилиус! — позвал он, не узнавая собственного голоса. — Трилиус!

— Я здесь, Воин, — отозвался глухо, будто из могилы, маг. — Ты видел, какие силы бушевали?