Смерть не выбирают (сборник)

– По-моему, нет… Впрочем, не знаю, – неуверенно ответил Тюнен. – Но он никогда ни о ком не вспоминал. И Старорецк редко упоминал. По понятным причинам.

– Ваш отец, как я понял, верующий? Эта полоска конверта с маркой ФРГ найдена Каназовым в Библии, служила закладкой.

– Верующий. А какое это имеет значение?

– Я должен искать человека, о котором ничего не знаю. А мне надо знать. И как можно больше. Может и не имеет значения, что он верующий, а может имеет. Он часто переписывался с кем-нибудь?

– Не имею понятия. В доме Каназов не нашел никакой переписки.

– От кого же он мог получить письмо из Германии?

– Даже представить себе не могу.

– Как часто вы виделись с отцом?

– Как когда. Иногда каждый год, иногда раз в два-три года.

– Заметно. Не богатые у вас сведения о нем.

– Это уж, как говорят, наши внутренние дела.

– Разумеется. Но я ведь сейчас вынужден вторгаться в ваши эти внутренние дела.

– Тоже правильно.

– Каким образом конверт из ФРГ мог попасть в дом к вашему отцу?

– Без понятия.

– Вы считаете, что у вас родственников в ФРГ нет. Но может быть, вы просто не знаете об их существовании. А отец вот узнал. Сейчас у многих советских немцев отыскались там родственники. И многие едут отсюда.

– Правильно делают.

– Вы так считаете?

– А вы – нет? – Тюнен в упор глянул в глаза, в которых играла усмешка. И Левин понял, что имел в виду его собеседник: "Ты ведь еврей, ваши валят, так что ты мне голову морочишь?" – Ладно, вернемся к конверту, – вздохнул Левин. – Где же остальная, большая его часть и содержимое? Майор Каназов не высказывал никаких предположений? Что из себя представляет Энбекталды? Как конверт вообще попал в те места? Видите, сколько вопросов.

– Энбекталды, – поселок. Глушь. Девяносто процентов населения казахи. Есть татары, узбеки, корейцы, русские. И, по-моему, две-три немецкие семьи. Может быть кто-то из них и переписывается. Сейчас можно.

– Если предположить, что ваш отец взял у кого-то почитать письмо или ему предложили его, стал бы он отрезать от чужого конверта кусок для закладки? Разве в доме не нашлось бы другой бумаги?

– Отец человек очень аккуратный, педантичный. Чужая вещь для него и есть чужая. Хоть конверт, хоть что. Это он мне вдалбливал с детства.

– Библию он читал часто?

– Постоянно. У него, помню, закладкой торчал там кусочек картона. Может, потерялся. Вот он и отрезал от конверта. Да еще с красивой маркой.

– Значит мысль, что конверт с письмом ему дал кто-либо, попробуем отбросить? Как считаете?

– Это вы считайте. Я буду считать деньги. В ваших делах я не профессионал, я по другой части.

– А с точки зрения логики?

– Тут, похоже, вы правы.

– Мог ли конверт или эта полоска от него где-нибудь валяться? Бесхозно. И если да, то где: на улице, в мусорнике, в магазине, в кинотеатре и так далее? А отец ваш увидел и подобрал. Подходит такой вариант?

– Не думаю.

– Почему?

– Если письмо пришло в Энбекталды, то на девяносто девять процентов кому-нибудь из немцев. Кому же еще в этой глуши? Верблюдам? А наши не станут выбрасывать такую реликвию, как конверт. Хранить будут вместе с письмами. Отрезать кусок, где красивая марка, – вовсе не сделают такого!

– Видите, логически рассуждая, вы привели меня к мысли, что письмо все-таки получил ваш отец. И заменил картонку полоской от конверта, потому что она стала ему милей, а? Элемент вероятности тут есть. А вот где остальная часть конверта с указанием адресата, с обратным адресом и содержимое – это уже вопрос другой.

– Тут много вопросов, – нахмурился Александр Тюнен.

– Хорошо бы заполучить какую-нибудь приличную фотографию вашего отца. Как это сделать?

– А черт его знает. Может напишите Каназову: мол, так и так, пусть пороется в комоде, он разобрался, где что там лежит, вдруг и найдет чего.

– Хорошо. Это мы попробуем сделать. Если, конечно, майор Каназов окажется столь любезен.

– Окажется.

– А в чем мог быть одет ваш отец?

– Возможно, в сером костюме, малоношенном.

– Отечественный, импортный? Фабричного изготовления или индпошива?

Тюнен удивился: "Те же вопросы, что и Каназов задавал. Как сговорились. Или это у них по единой милицейской шпаргалке отработано?" – Плащ на нем должен быть. Это точно. Дома, в шкафу плаща нет. Без него он не мог поехать, холодно еще было. Плащ на теплой подстежке.

– А о плаще что-нибудь можете сказать? – спросил Левин.

Тюнену показалось, что человек, сидевший напротив, задал вопрос с ехидством, и он, зыркнув на Левина, ответил:

– Конечно, могу. Сам покупал ему этот плащ. Записывайте: импортный, темно-синий, с погончиками, на утепленной коричневой подстежке, она съемная, на "молнии", пятидесятый размер, – отчеканил Александр, как бы подразнивая Левина.

И вдруг тот, отложив шариковую ручку, сказал:

– Александр Георгиевич, мы ведь не в игру играем, зачем же нам пикироваться? Мы работаем по вашему же заявлению, так что…

– Ну, вы тоже…

– Продолжим, – сухо сказал Левин. – Опишите подробно внешность отца.

– Внешность?

– Рост, форма лица, цвет волос, глаз, какие-нибудь особые приметы, скажем, родинка или шрам, – подсказал Левин.