Пройти вдоль строя, чтобы почувствовать витающее в воздухе возбуждение. Вдохнуть во всю силу легких, чтобы дать эмоции побежать по венам, чтобы хоть на миг почувствовать её как свою собственную. Вообразить, что я — всё ещё я. Живая. Настоящая. И взлететь в седло огромного черного коня.
Что ж, каков мир, таковы и правила завоевания. Потому, сегодня мы будем очень похожи на тех, кто уже к вечеру будет у наших ног. Едва различимый взмах моей руки, и существа за моей спиной приходят в движение. Будто лавина из тьмы и стали мы обрушиваемся на долину, что распростерлась у наших ног. Туда, где нас уже ждут и верят, что смогут нам противостоять. Но я-то знаю, каков будет исход.
Клинки я достаю из ножен, лишь когда до столкновения с армией противника остаются считанные секунды. Кайо и Эйо уже не просто вибрируют у меня в руках, они начинают петь. И кто я, чтобы не дать им закончить эту песнь сегодня?
Сражение кипит вокруг меня. Лязг металла и бравые выкрики сменяются криками ужаса от осознания мощи противника, что пришел сегодня к их порогу. Воздух вокруг буквально взрывается тысячами оттенков ужаса, боли и страдания. Все это лишь придает решимости двигаться вперед, беря то, за чем пришли. Раса, живущая в этом мире, очень похожа на людей, населявших Ирэми когда-то. Странно, но сейчас, смотря в эти человеческие глаза мужчин, что пытаются противостоять нам, что-то безусловно уже забытое отзывается внутри моего так давно остановившегося сердца. Я вижу, как их тела опадают к моим ногам, и неожиданно для самой себя начинаю ощущать противоречивость всего происходящего.
— Бред, — невольно встряхнув головой, пытаюсь отогнать непрошенные картины детства, что провела в такой же богами забытой северной деревушке у самой границы человеческого королевства.
Как же все-таки это место похоже на то. Смутно всплывают в воспоминаниях полукольцом опоясавшие долину соколиные горы. Их пики будто бы подпирают собой небосвод. Совсем как тут.
И, несмотря на сражение, что идет сейчас полным ходом вокруг меня, я не в силах отвести взор от раскинувшейся передо мной картины.
Горы. Я помню эти горы. Снежные вершины в свете чуть красноватого солнца кажутся багряными, и это почему-то выглядит зловеще. Совсем как снег, напитанный человеческой кровью под моими ногами.
Внезапно, всё творимое вокруг перестает иметь смысл и значение. Меня будто вырывает из этой реальности, заставляя двигаться вперед. К тому самому месту, которое я так хорошо помню. Если спустя века всё могло исчезнуть, то великое озеро севера вечно. Оно не растает в небытие, и я непременно смогу найти его. Для этого всего-то и нужно убежать отсюда прямо сейчас.
Я срываюсь на бег, чтобы уже через несколько секунд вырваться из плена схватки и растеряно замереть у самого края зеркальной глади Ома. Здесь всё ещё есть деревянный мостик, разбежавшись с которого мы детьми прыгали в воду. Осторожно ступая по нему, я не в силах поверить в то, что происходящее реально. Меня приводит в себя ритмичный стук чего-то маленького, но так хорошо знакомого. Оно стучит очень быстро и так испуганно, но в кои-то веки чужой страх больше не привлекает меня. Я хочу видеть обладателя этого крошечного сердца, а потому, не мешкая более ни минуты, прыгаю в воду, чтобы тут же заглянуть под деревянный настил. Где-то в глубине, в полумраке, я вижу очертания крошечной фигуры, и вопреки всем доводам разума ступаю вперед. Туда, где решил спрятаться от кровавой бойни этот ребенок.
— Эй, — зову я, и после моих слов фигура перестает дрожать, испуганно замирая. — Кто ты? — зачем-то спрашиваю я.
Глубокий вдох становится мне ответом.
— Только не говори, что не услышал, когда к тебе обратились, — достаточно жестко говорю я.
— Сколько ещё… — хрипло и слабо отзывается он, а это именно мальчик. В этом я уверена.
— Что? — продолжая пробираться ближе к ребенку, переспрашиваю я, силясь рассмотреть его в царящем вокруг полумраке.
— Я спрашиваю, — тяжело вздыхает он, оборачиваясь лицом ко мне, — сколько ещё мне ждать тебя?
Не сразу я понимаю и кто передо мной, и то, что этот жалкий полустон-полувсхлип принадлежит мне. Всё, что сейчас могу видеть перед собой, это бледное исхудавшее и изможденное лицо, перепачканное землёй и копотью, эти почти черные глаза и некогда красивые кудри волос цвета горького шоколада.
— Ким, — одними губами на выдохе произношу я.
— Неужели, — говорит он жестко, почти с надрывом, — твоя боль больше моей? Или ты решила, что раз имеешь средство, то с ним получила и право?
— Что… — невольно отступаю я на шаг назад.
— Я говорю: Кто. Дал. Тебе. Право. Поступать. Так.
Я молча смотрю в его кажущиеся совершенно черными глаза и не нахожусь с ответом. Разве после всего, через что мне пришлось пройти ради этого проклятого трона, я не заслужила найти своё лекарство от боли?
— Боли? Хочешь, покажу тебе, что такое боль? — зло прищурившись, интересуется он. — А потом расскажешь мне, сгодится ли твое лекарство вновь?