Смерть носит пурпур

Дальнейших объяснений не потребовалось. Извиняясь, субъект протиснулся мимо Ванзарова и растворился за углом. Не прошло и минуты, как оттуда появился приятный господин среднего роста. Описать его было бы затруднительно. Он имел счастливую внешность, за которую трудно зацепиться: ничего приметного в ней не было вовсе. Все среднее, обычное, серенькое. И одет он был чисто и невзрачно, как одевается незначительный чиновник. Подойдя, он снял шляпу, представился Петром Никандровичем Мухиным и выразил глубокое почтение. Приложив некоторые усилия, Ванзаров вспомнил его кличку.

– Насколько понимаю, имею честь познакомиться с господином Чехом?

Старшина выразил удовольствие такой осведомленностью, со своей стороны заявив, что фамилия чиновника полиции пользуется у них большой и заслуженной славой.

– Церемонии закончены, у меня мало времени, – отрезал Ванзаров. – Прогуляемся по Бульварному, здесь тихо. Не возражаете?

– Уважаю такой подход. А более того, что не потребовалось долгих разъяснений.

Они пошли рядом, как идут старые друзья, которые мирно беседуют о домашних мелочах, здоровье жен или судачат о начальстве.

– Не стали бы мы вас беспокоить, Родион Георгиевич, нарушая приятность вашего визита в наш милейший городок…

– Господин Чех, ближе к делу…

– Как прикажете…

Дело оказалось необычным. Воровской мир пребывал в глубоком замешательстве. Занимаясь неприметными мошенничествами, о которых не принято сообщать в полицию, Чех и компания столкнулись с тем, что все их блестяще построенные планы в последний момент рушились. Жертва, которая попала в долговую кабалу и по всем признакам не могла из нее выбраться, вдруг расплачивалась и уходила целехонькой. Случился полный скандал: на гастроли в Царское Село прибыл из Варшавы почтенный вор, пан Мазурельский по кличке Барон, провернул блестящую аферу и уже готов был праздновать победу, как ему принесли полный расчет. А ведь вся прелесть аферы в том, чтобы тянуть из жертвы соки, как из мухи, попавшей в паутину. Терпеть дольше такое положение было невозможно. Прямых финансовых потерь пока не было, но над делом господина Чеха нависла угроза: куда сложнее найти и обработать нового клиента, чем потихоньку выдаивать старого.

– Что же вы хотите от меня? – спросил Ванзаров, чтобы не доставить Чеху очередного удовольствия, а заставить его самому произносить вслух просьбу.

– Я так полагаю, господин Ванзаров, вы прекрасно поняли меня.

От такой чести чиновник полиции отказался. Чех слегка занервничал, он не любил, когда приходилось открывать карты. Тем более перед сыщиком.

– Такое обстоятельство… – начал он не вполне уверенно. – Я бы подумал, что господину Ванзарову будет сподручно объяснить человеку, что выдает такие кредиты, перенести свою деятельность куда-то подальше. Пока мы его не нашли. Пусть занимается ростовщичеством где угодно, но только не у нас.

– Почему же вы решили, что это один и тот же человек помогал жертвам ваших махинаций?

От такой прямоты Чех поморщился, как от кислого бульона.

– Опыт подсказывает, что из источника больших денег черпать удобней.

– И вы не знаете, кто этот добрый и бескорыстный человек?

– Добрый! – Чех вежливо усмехнулся такой славной шутке. – Могу только представить, под какие проценты он ссужает деньгами. Каков шельмец! Жаль, что мы не работаем вместе, большие дела могли бы сделать.

– А почему вы решили, что я его знаю?

– О, господин Ванзаров! – Чех уважительно поднял палец. – Разве же мы не понимаем? Для чего же еще столь уважаемый специалист посетил наш город? У нас ведь тишь да гладь, ничего не происходит, пристав от лени совсем оплыл, как квашня. А тут вдруг является сам чиновник особых поручений… Это же как дважды два для тех, у кого голова на плечах…

Ванзаров только было нашел подходящий повод закончить разговор, чтобы Чех остался в полном неведении, как вдруг случилось нечто из ряда вон. В тихий Бульварный переулок выскочило человека четыре городовых, бросились на Ванзарова и, не говоря худого слова, скрутили ему руки, нацепили французские браслеты[3] и пинками поволокли в пролетку, которая лихо затормозила поблизости. Чеху, который от удивления не успел унести ноги, сунули под нос кулак, пообещав обязательно разобраться с ним в другой раз.

В пролетке Ванзарова прижали к диванчику так, что он и шевельнуться не мог. Впрочем, попытки сопротивления он не оказывал. Четырех человек было многовато, но, если бы Ванзаров захотел, городовым пришлось бы здорово попотеть, чтобы арестовать его. Сдержала его только форма полиции. И, быть может, жалость к служивым, которые получили бы переломы ребер и рук, если бы он ввязался в борьбу. Надо было терпеть до участка, чтобы выяснить, за что его удостоили такой чести.

Из-под тел городовых Ванзаров строго посмотрел на Чеха. Что привело воровского старшину уже в окончательную растерянность. Арест взволновал его меньше всего. Другое тревожило: вдруг господин Ванзаров решит, что это он, Чех, навел, чтобы каплюжники[4] его скрутили? Хотя как каплюжники могут скрутить чиновника полиции?