Смерть носит пурпур

Не надеясь на успех, он просунул руку к нижней кромке столешницы. Ощутив шершавое дерево, ладонь вдруг наткнулась на что-то выпирающее из стола. Он нащупал предмет прямоугольной формы, мягкий и гладкий, словно отделанный лучшей кожей. Неизвестную вещицу прижимала скоба. Вынуть ее не составило труда.

Находкой оказалась небольшая книжица, изрядно потертая, с бронзовыми накладками на углах, какие были популярны лет тридцать назад для записи умных мыслей или прочей чепухи. Их носили на цепочке в жилетном кармашке. От цепочки осталось помятое ушко. Веских причин прятать эту книжечку быть не могло. Наверняка это то, что он искал.

У него в руках вожделенное сокровище. Вот теперь пора уходить. Но ему захотелось еще немного растянуть удовольствие, что-то вроде маленькой мести: прямо за этим столом узнать тайну, что скрывали от него все эти годы.

– Вот, значит, как… – проговорил он вслух. – Недаром сказано: нет ничего тайного, что бы не стало явным. Есть все-таки справедливость в этом мире. Хоть и бывает она прихотливой.

Пододвинув фонарь, он расстегнул застежку, державшую переплет.

Огонек вздрогнул и погас. Будто задул порыв ветра, взявшийся ниоткуда. Темнота обступила. Как это некстати! Спички остались где-то в гостиной, разжигая фонарь, он машинально отложил их в сторону. Можно обойтись и без света. К чему спешить? Теперь у него будет много времени, чтобы все изучить и понять.

Выбираясь из-за стола, он задел кучу, рассыпанную по полу. Хрустнуло стекло, звякнула жестянка. Размахнувшись, он со всей силой наподдал ее носком ботинка. Мусор фыркнул и расступился, треща и ломаясь под каблуками.

Выйдя из кабинета, он оглянулся напоследок, чтобы в памяти осталось место, с которым столько связано.

– Не моя вина… – сказал он. – Я сделал все, что мог… И не за что молить о прощении. Сгинь, старая жизнь, здравствуй, новая. Обещаю ни о чем не жалеть. Если и взгрустну, то ненадолго. От скуки… Прощайте…

И он поклонился в пояс. Отдавая дань тому, что для него было дорого, крепясь изо всех сил, чтобы не пустить слезу и не поддаться слабости. Но кто бы их заметил, если кругом темнота?

Он позабыл, что темнота бывает коварна.

53

Ванзаров хотел прибыть к шести утра. На ночь глядя Лебедев принялся долго и путано объяснять, что нельзя злоупотреблять радушием Андрея Антонович Горенко, у которого нашлось еще одно место для ночлега, и вообще ничего важного случиться не может в такую рань. И так уже всего случилось достаточно. А выходить без завтрака – преступление куда более тяжкое. Пожалев друга, Ванзаров согласился, хоть и скрепя сердце, и даже не стал пенять на ошибку. Тем более это было бесполезно: в редчайших случаях, когда Аполлон Григорьевич допускал промашку, он вставал насмерть, доказывая, что ни в чем не виноват. Быть неправым для великого криминалиста означало порок куда более страшный, чем не любить коньяк.

Из дома они вышли только в семь. Лебедев предложил пройтись, а не подкармливать грабителей-извозчиков. Тем более погода поэтически прекрасна. Прогулка по Царскому Селу ранним утром подняла настроение Лебедева до отметки «люблю всех людей». Он насвистывал, напевал и пытался декламировать какие-то загадочные стихи про ворона, прославившего этот царственный мир. Ванзаров оставался глух ко всем попыткам завязать дружеское общение. Он шел молча, словно готовясь к трудному и опасному делу. Лебедеву было так хорошо, что он прощал сосредоточенного мыслителя рядом с собой.

Вскоре показался дом-с-трубой.

– Что я говорил! – Лебедев помахал трубе ладошкой. – Тихо, пусто, никого. Или ваша ловушка не сработала, или преступники ваши пока еще спят, предчувствуя неизбежный конец. В чем они совершенно правы: могли и мы еще придавить часок-другой.

Ванзаров не счел нужным оправдываться. Тем лучше, если оказались на месте раньше всех. Лебедев расположился у заборчика и стал пространно рассуждать, как чудесно на свежем воздухе выкурить сигарку. Ванзарова интересовало другое. Окна, выходящие на Гатчинскую дорогу, были закрыты, как их оставили. На дверной ручке держалась веревка, скрепленная сургучовой печатью пристава. Примет чужого вмешательства с наружной стороны вроде незаметно. Но на всякий случай необходимо проверить со всех сторон. Ванзаров пошел к заднему двору.

Аполлон Григорович слишком хорошо изучил манеры своего друга. По выражению его лица он сразу мог определить, когда шутка будет ко времени, а когда лучше воздержаться. Во всяком случае, в этом он был уверен.

– Что случилось, Родион Георгиевич, друг мой? Привидение увидели?

– Около двери, что ведет со двора в кухню-лабораторию, есть одинарное окно…

– Кажется, было такое, – согласился Лебедев. – Разбито?

– Хуже. Вынуто и приставлено к стене.

– Уверены, что это не балбесы из участка так оставили?

– Я дважды отсмотрел дом после того, как его опечатали.

Это была не лучшая новость для столь прекрасного утра. Как известно, при звуках горна кавалерист бежит за седлом. А криминалист Лебедев поднял верный чемоданчик.