Смерть от воды

— Сообщение, говорите, я получил сообщение? — Он сунул руку в карман вельветового пиджака, вынул мобильный. — Сообщение в четверг, одиннадцатого декабря? — Он поискал. — Точно, Хорват. Чего вы только не знаете! «Опоздаю на несколько минут. Код двери 1982. Дверь в приемную на втором этаже открыта. Очень важно поговорить. М. Бьерке».

— Вы ждали в приемной?

— А что еще делают в приемной? — прогнусавил Бергер. — Да, господин констебль. Я был там. Но барышня не появилась. Я собирался в студию. Подготовил всех, что фрёкен Бьерке примет участие в программе. Но и там она не появилась.

— Вы, вероятно, понимаете почему, — заметил Роар. — И как долго вы ждали? Пять минут, десять?

Бергер сидел, уставившись в высокий потолок с лепниной.

— Я не ношу с собой секундомера. Но я был в студии до половины девятого.

— А кто-нибудь еще был в приемной?

— Ни души. Свет был выключен, когда я поднялся. Никого не слышал, никого не видел, никого не осязал. — Бергер выпрямился, и голос его несколько окреп. — Покурил, нашел писсуар в коридоре, воспользовался им, осторожно, покинул его таким же чистым и опрятным и удалился.

— И никого не встретили?

— Это вы знаете лучше меня, мистер Хорват. Предполагаю, у вас все под контролем.

— Да, — сообщил Роар. — Никто, насколько нам известно, не видел, как вы заходили или уходили с улицы Вельхавена. И никто, кроме вас, понятия не имеет, где вы были до без двадцати девять. Тогда вы, запыхавшись, почти на полчаса позже обычного вбежали в гримерную, чтобы приготовиться к эфиру.

Бергер закрыл глаза и подпер голову рукой.

— Ну вот видите, — сказал он, будто засыпая на месте, — вы все знаете, зачем же спрашивать меня?

— Мы хотим знать, как так получилось, что вы потратили два часа, чтобы добраться от офиса на улице Вельхавена до студии в Нюдалене вечером, когда никаких проблем с движением не было.

Бергер соскользнул еще глубже в кресло.

— Выяснить это я предоставляю вам, Хорват. Неплохое дело для рядового констебля. По части интеллекта, надо заметить. — Он помахал рукой. — Простите, что я вас не провожаю. И что дворецкий отдыхает.

Роар встал и подошел к нему:

— Я не закончил еще разговор с вами, Бергер. В следующий раз постарайтесь быть чистым. Если, конечно, я сам не позабочусь, чтобы вы провели сутки или пару в карцере перед допросом. Желательно еще с каким-нибудь нариком.

Он знал, что так говорить не очень умно. Но это показалось уместным.

12

Когда Одд Лёккему услышал, что полицейский покинул квартиру, он сел в кровати. Мигрень вот-вот была готова отступить, он ее победил, но точно знал, что мог делать, а чего делать не стоило. В первый день приступа его можно было считать трупом. Сначала зуд в одной половине, раздвоение зрения, пятна цвета, кружащиеся в танце на фоне белой стены. Потом внезапный парез. Один уголок рта опускался, он терял чувствительность половины лица, не мог двигать рукой, и нога повисала, когда он пытался ее поднять. А потом начиналась боль и катилась по нему метровыми волнами. Два дня в темной комнате с закрытыми занавесками. Его рвало в ведро, и в туалет приходилось ползти.

В дни, когда Одд лежал в темноте и чувствовал себя жертвой пыток, к Элиасу постоянно приходили. Никого из общих друзей, иначе бы они заходили к нему в спальню проведать. Однозначно какой-то поклонник. Музыка, доносившаяся из кабинета Элиаса, это подтверждала. Там не работали. Молодой человек, представлял себе он, потому что знал, что женщины уже давно были для его друга только воспоминанием.