Смерть Отморозка. Книга Вторая

Хорошо, Кит, давай иначе: кто любит тебя, кроме нее? Сестра? Наверное и мать тоже… А из посторонних? Не знаю, допускаю что никто. Вот видишь!.. Не вижу. Какая мне разница, любит меня кто-то или нет? Я не нуждаюсь в этом. Зачем? Чужая любовь накладывает обязательства, а я хочу оставаться свободным.

А сам ты ее любишь? Тоже не знаю. Я был с ней счастлив в эти дни, неожиданно и полно,.. но можно ли это называть любовью? Скажем так: ее я люблю, больше, чем других. Но ведь других ты прощаешь! Ну, это совсем не трудно: я к ним равнодушен, они не могут сделать мне больно; они не предают меня, ибо я на них не полагаюсь. Обманывают, по мелочи, бывает, но это даже забавно.

Получается, ты не можешь простить единственного человека, которого, возможно, любишь? А можно ли вообще любить, не прощая, а, Кит? Запросто! Любовь нередко бывает беспощадной. Ну уж нет, Кит! Только в том случае если любовь к себе выше любви к другому… Тебе не кажется, что опять мы ступаем на топкую почву философских дефиниций? Сейчас увязнем.

Никаких дефиниций, Кит. Объясняю на пальцах. В детстве мать твердила тебе: «Простить можно все, кроме предательства!». Помнишь?.. Еще бы! Определение предательства целиком зависело от нее, вернее, от ее настроения. Под эту категорию подходило все: и порванные штаны, и двойка в дневнике. Ну да, а как же иначе? Ведь она отдала мне всю жизнь, а я ответил ей черной неблагодарностью, не выучил урок! Подрался! Не вымыл полы! Нашел потерянные кем-то деньги и не отнес в милицию! Потащился в церковь на Пасху! Она на меня полагалась, а я ее предал!

Боже, как я ненавидел эту ее фразу! Больше, чем рассказы в учебнике о коммунистической партии. По сути она означала, что не прощается ничего. Ни-че-го! Однако из того, что моя мать была не права, вовсе не следует, что простить можно все. Даже Бог не прощает всего… Откуда ты знаешь, Кит? От попов? Не слушай попов, Кит, они учат за деньги. Бог прощает все или это – не Бог.

Да, но я-то точно не бог, и я не способен простить абсолютно все. Нет, Кит? Нет. Даже любящей раскаявшейся женщине? Фу, как мелко! Quelle honte, Kit! (Стыдно, Кит!) Ты меня разочаровал!

***

Серпер не появлялась целую неделю. Норов не звонил ей, ждал. Он не собирался менять свою позицию. Серпер отвечала за финансы, которые были нужны для больших политических планов, он считал недопустимым ставить эти планы в зависимость от ее запоздалых увлечений.

Как-то вечером, уже ближе к девяти, когда он по обыкновению еще сидел в кабинете, секретарша доложила, что к нему просится Шишкин по личному вопросу.

– Пусть войдет.

Гена появился, смущенно улыбаясь, и остановился в дверях, всем своим видом изображая, как ему неловко отрывать Норова от важных дел. На щеках у него были симпатичные ямочки, должны быть, они нравились Серпер. Норову они не нравились, весь Гена ему теперь не нравился в своем новом качестве любовника стареющей некрасивой директрисы.

– Проходи, – Норов кивнул ему на кресло перед собой. – Слушаю.

Ни чая, ни кофе он Гене не предложил. Гена все понял и поскучнел с лица.

– Пал Саныч, – нерешительно начал он. – Мне тут Света сказала, что вы меня увольнять хотите?..

Он запнулся и посмотрел на Норова, возможно, надеясь на возражение. Норов молчал.

– Из-за того, что у нас с ней… короче, из-за наших с ней отношений?..

По большому счету, Серпер не имела права передавать Гене их разговор, хотя, каким образом она могла бы объяснить ему его внезапное увольнение? Норов вновь не ответил, рассматривая Гену с любопытством, будто видел впервые. Гена был смазлив, что-то ухарское проглядывало в его замашках, – он хорошо бы смотрелся в русском народном хоре – в поддевке и сапогах.

– Пал Саныч! – взмолился Гена. – Войдите в мое положение!

– В каком смысле? – усмехнулся Норов. – Сгонять сегодня к твоей жене, пока ты будешь ублажать Свету? Или наоборот, вдуть Свете, пока ты попыхтишь на жене?

– Пал Саныч! Я что, по своей воле, что ли?! Да на хрен мне эта страхолюдина старая?! У меня жена – на одиннадцать лет ее моложе! Красивая девчонка! Мне с ней в постели – вышак! У нас с ней детей двое! Да если уж так, между нами, Пал Саныч, разве мало вокруг телок, молодых да симпатичных?

– У Светланы есть свои неоспоримые достоинства, – с сарказмом произнес Норов. – Она – твоя начальница. Твой заработок зависит от нее.

– О чем и речь! – простодушно подхватил Гена. – Я ее видеть уже не могу! Меня от нее иногда блевать тянет.

– Тем не менее, ты с ней спишь.

– А куда мне деваться, Пал Саныч?! Она меня, можно сказать, приговорила. Мне ж семью содержать нужно, а там зарплата хорошая, она мне премии выписывает. Вот и приходится терпеть. Я, считайте, в сексуальном рабстве.

Он сокрушенно вздохнул.

– Да ты никак хочешь, чтобы я тебе посочувствовал?

– Пал Саныч, заберите меня от нее, а? Вот как мужчина мужчину прошу! Поставьте на какую-нибудь фирму, у вас же их много! Хоть на вашу собственную, хоть на государственную. На МУП какой-нибудь направьте.

– Кем же ты себя видишь?

– Ну… если честно… директором! Я не подведу, Пал Саныч!

– Точно не подведешь? – насмешливо прищурился Норов.