– Молчи! Я – твой муж! Я заместитель главы города, меня в Кремле знают! Мне сам Президент грамоту подписывал! А этот старый урод все про..рал! У него – ни бабок, ни друзей, ни связей! Он – один! Никто! Хочешь с ним еб…ся? Да на здоровье! Только не думай, что я буду молча это терпеть! Забудь про Льва! Я выращу его сам, без тебя, и я расскажу ему, что ты его бросила! Сбежала с любовником, со стариком!
Он не договорил. Норов рванулся вперед и, вложив в удар все свои шестьдесят кило, умноженные на тонну бешенства, врубил ему правой. Гаврюшкин оборвался, булькнул и пошатнулся. Не давая ему прийти в себя, Норов засадил в него правый апперкот, потом с разворота левый боковой и еще один правый прямой. Он бил со всей дури, вкладываясь в каждый удар. Голова Гаврюшкина дергалась, челюсть съезжала набок.
Его огромное грузное тело обмякло и осело на пол. Лестница не дала ему упасть, он остался сидеть, бессильно уронив голову на грудь. Кулаки у Норова были разбиты в кровь, но захлестнувшая его ярость все еще клокотала. Не в силах остановиться, он схватил стоявший у пианино витой чугунный стул, готовый размозжить им голову Гаврюшкину. Но Анна метнулась с лестницы вниз, прямо под удар.
– Нет! – пронзительно вскрикнула она. – Не смей!
Он едва успел остановиться.
– Ты что?! – крикнул он, бросая занесенный стул на пол, позади себя. Стул упал, больно задев его по щиколотке чугунной ножкой. – С ума сошла!
Ее крик, ее бесстрашное движение, и это «не смей!» поразили его.
– Прошу тебя! – бормотала она, целуя его и прижимая свое зареванное красное лицо к его бледному. – Прошу тебя, любимый, успокойся! Ты не должен его бить… Это… нельзя!
Она никогда раньше не называла его «любимый». Он все еще тяжело дышал.
– Я мог ударить тебя, – пробормотал он.
– Нет, – покачала она головой, улыбаясь сквозь слезы. – Конечно, не мог!
Когда ведущий предложил кандидатам задавать вопросы друг другу, «технический» кандидат накинулся на Осинкина. Фамилия этого кандидата была Егорушкин, он был мелким коммерсантом, выдвинутым Пивоваровым по совету губернатора, главным образом из-за созвучия его фамилии с Егоровской, чтобы портить тому кампанию. То что сейчас Егорушкин пытался укусить не Егорова, а Осинкина, служило верным признаком, кого из двоих администрация в данный момент боится больше.
Егорушкин успел задать Осинкину три или четыре каверзных вопроса, прежде чем ведущий его остановил, напомнив, что в студии есть и другие претенденты.
– Вот шавка злобная! – возмутилась Ольга.
Норов лишь отмахнулся. Егорушкин его не волновал вовсе, тем более что Осинкин держался спокойно, иронично, его ответы заставляли других кандидатов улыбаться. Норов ждал, когда вступит Егоров. Наконец, пришел его черед, и Норов подобрался. Егоров сразу пошел в лоб.
– Вы ведь демократ? – строго спросил он Осинкина, будто уличая в постыдном проступке.
– Да, – спокойно подтвердил Осинкин. – Я принципиальный сторонник демократии.
– Значит, вы поддерживаете реформы, в результате которых великая держава рухнула, а народ остался ограбленным?! – голос Егорова прозвучал прокурорски.
– Советский Союз не был великой державой, иначе он не развалился бы так быстро, – возразил Осинкин с грустной улыбкой. Ему уже не раз приходилось отвечать на подобные вопросы, он был к ним готов.– И произошло это не по причине гласности и демократии, а как следствие восьмидесятилетнего коммунистического произвола, волюнтаристского подхода к экономике, пренебрежения социальными законами. Тем не менее, я поддерживал далеко не все реформы.
– Но вы об этом молчали?
– Нет, я выступал открыто.
– И вам это сходило с рук? – в голосе Егорова зазвучал сарказм. – А как же партийная дисциплина? Или у вас ее нет?
Осинкин вновь улыбнулся, на этот раз – сочувственно.
– Это лишь коммунисты привыкли маршировать строем куда им прикажут, а демократы ищут правду, – они не боятся спорить друг с другом.
– Попал! – удовлетворенно пробормотал Норов. – Неплохо.
– Но ведь вы тоже состояли в коммунистической партии? – наседал Егоров.
– Никогда, – покачал головой Осинкин. – Коммунистических идей не разделяю.
Норов хмыкнул, довольный, что Егоров промахнулся.
– Не были? – недоверчиво переспросил Егоров. – Вы работали главным инженером на секретном заводе и не были коммунистом?
– Главным инженером я стал уже в последний год перестройки. До этого моя кандидатура обсуждалась, но меня не назначали именно по причине моей беспартийности. Мне настойчиво советовали вступить в партию… Конечно, мне хотелось попробовать свои силы на высокой должности, – он издал свой виноватый смешок. – Но мы поговорили с женой и решили, что так будет нечестно.
Ольга порозовела от удовольствия при упоминании о ней.
– Что значит, нечестно? – нахмурился Егоров.
– Нечестно – вступать в партию ради карьеры, – пояснил Осинкин.
– Опять попал! – отметил Норов. – Теперь не отпускай его, добивай!
– Паша, сядь ради бога! – взмолилась Ольга, хватая его за рукав. – Я и так вся на нервах!